Анастасия Вихарева - Там избы ждут на курьих ножках...

— С ума сойти! — одурела Манька, изменившись в лице.

Казалось, душа ее всюду, куда не посмотри. И такая же тяжелая, как темное пространство внутри ее, наполненное чувствами, которые выставлялись наружу и вели, как пастырь овцу, а собственные ее чувства, скорее, были ответной реакцией, чем теми чувствами, которые приходили отовсюду.

— А я что говорил? — торжествующе изрек Дьявол. — Нет, Маня, ты и душа не одно и то же!

— А что тогда душа, если она против меня?

— Душа — как ближайший родственник, обращается к человеку из среды его самого. И бывает, выходит огонь и пожирает человека, как кедр, который уже не живое дерево, а головня и удобрение. А человек слушает эту муть, вместо того, чтобы обрезать крайнюю плоть своего сердца. И так разделился человек с отцом его, дочь с матерью, невестка со свекровью, и уже враги человеку домашние его — ибо тот, кто стал в сердце человека, посчитает недостойным всякого, кто любит или мать, или отца, или сына, или дочь более, нежели его. И кто не берет креста его, и не следует за ним, внимая зову, и кто душу бережет, ополчаясь, считается у этой мути недостойным, — и будет он убивать и чернить, и взывать ко всякому, чтобы чинили человеку препоны. Боги там, Манька! Святой Дух, который крестил человека огнем, и поджаривает пяту и язвит в голову одного, и закрывает от возмездия другого, называя праведником.

— А с кем спорить-то? Там же никого нет! — опешила Манька, медитируя внутрь себя.

— А если нет никого, то кто вгрызается в плоть, обращаясь к тебе, как самостоятельное существо? Подсознание находится под сознанием, и надежно укрыто. Но оно не спит, не изнемогает, сеет ужас и вынашивает потомство. Подсознание — это подсознание, и кладбище с мертвецами, которые живы и передают от себя и от Благодетелей приветы. Не спорю, — остановил ее Дьявол, жестом руки. — Бывает хорошее подсознание, которое поднимает человека. Но бывает, которое убивает и его, и близких, или просит украсть, убить, не слышать, не видеть, закрывает от людей, или собирает вокруг сомнительные компании. Все беды человека берут начало в душе его.

— Но если не будет ничего, будет же пусто!

— Не пусто, а чисто. Душа должна быть чистой, как стеклышко, и легкой, как перышко, тогда это душа, а не монстр. Сегодня ты открыла дверь в мир Богов, так сказать, испортила им обедню…

Манька лишь пожала плечами, не найдя, что ответить. Без сомнения, с душой следовало разобраться. Совершеннейшая муть была враждебной, она сразу это почувствовала, и что-то тяжелое шевельнулось, стоило ей задеть эту муть взглядом. Она вдруг ни с того ни с сего почувствовала себя униженной, как будто униженность была неотъемлемой частью ее самой, и глаза, хоть и были сухими, стали как будто на мокром месте. Ничего хорошего в будущем душа ей не сулила, заранее предрекая то или иное дурное событие — и насторожилась, прислушиваясь к себе.

Как могла душа прочить ей беду? Какое право имела?

Потом были еще болота, но не такие.

Не одна кикимора не посмела зацепить ее или кружить и мутить воду. Переходила Манька по ним, будто по наезженной дороге. Куда не ступит, везде земля твердая под ногами. Удивлялась она, но Дьявол, вскорости успокоившись и повеселев, может быть, приняв смерть Кикиморы, как данность, перестав скорбеть и обвинять ее, никакого удивления не выказал. Это хорошая слава нуждается в рекламе, а дурная быстро бежит, если человек в нечисти не прославляется. Кикиморам жить хотелось еще больше, чем Маньке, они не попадали ни в Рай, ни в Ад, если учитывать, что светлая их затуманенная голова была той самой кикиморой, которая растворялась в природе без остатка. К Маньке, после того случая, Дьявол относился ни то, ни се. Он особо и до этого ни о ком не переживал, а тут Кикимора, о которой погост уже давно печалился. Так или иначе, Манька и Дьявол шли как бы сами по себе, но Дьявол с тех пор то в одни ворота играл, то в другие. Вредил, конечно, но когда шла светлая полоса. А когда черная — стал показывать, как железо обернуть себе на пользу. Готовил иногда, хлебая с нею из одной плошки, делился незначительными секретами. И каждый вечер обязательно заряжал ее энергичными эманациями, заставляя упражняться в боевых искусствах…

Он не скрывал, что блатные люди обязательно попытаются допросить ее в качестве свидетеля, чтобы выяснить, что случилось с тетушкой Благодетельницы. На вооружении блатных были и сыворотка правды и детекторы лжи, и многие пыточные средства, и сила мышц — а у нее ничего хорошего сказать в защиту себя не было, и Дьявол предложил на рассмотрение лишь один вариант, который был ей доступен: избегать допроса до тех пор, пока дознаватели сами не придумают какую-нибудь вразумительную версию, исключая ее причастность к преступлению. Так всегда бывает, когда наверху торопят с выводами, а подозреваемый добровольно не раскаялся.

Ну, или пока железо не сносится…

Богом, каким Дьявол был для людей, которые не строили иллюзий и жили, как думающие о своем благе, он для Маньки так и не стал. Манькина голова или такой маленькой была, что умные мысли в голове ее не помещались, или Дьявол просто не посылал их. Обидно было, но ведь насильно мил не будешь. Был он, пожалуй, как Друг, но ужасно проблемный. Бывают такие друзья, с которыми все время попадаешь в неприятность, но любое бедственное положение они воспринимают как увлекательнейшее приключение. Разобралась в нем Манька не скоро, пока он не проявился перед нею во всей своей неприглядной вредности. Но, чем больше узнавала его, тем больше нравиться, и даже вредность его не раздражала. По его вредности человек уму-разуму набирался, а обиды не копил, и Манька часто думала: «вот бы мне так уметь!» Скучать не приходилось, умел повернуть так, что вроде и бока намяли, а все равно не в дураках. У Маньки раньше по-другому выходило, старалась по-умному, но каждый раз выходила дурой. А когда начала дурой прикидываться, если дело не получалось, спросу было меньше, а получалось, говорили: «Вот, Маня, иному умному человеку так не сумелось бы!» Вроде и не назвали умной, но из дураков выделили.

И много времени спустя, стать такой же изворотливо-гнусной, как Дьявол, у нее не получилось. Даже уроки внимательности и осторожности, преподанные им, как обыкновенные происки, не помогли, без Дьявола она оставалась тем, кем была. Но она и не старалась быть как он, понимая, что быть Дьяволом невозможно, если не знаешь, сколько он. Только он умел незаметно подглядывать, подсматривать, и неторопливо придумывать, как обгадить противную сторону. Не только она, нечисть тоже в дураках от него уходила, если следовать его логике и собственным наблюдениям. Но с нею, после того, как понял, что в нечисти ей не прославится, иногда обсуждал откровенную ее глупость, выказывая тем самым доброе расположение, которое ценил больше, чем Манька — ценил так, будто она непременно оценит.