Екатерина Пекур - Предатели Мира

Изобразить себя самого? А вы когда-нибудь видели рыбу в воде..? Ну, на худой конец, амфибию..? Я послушно скорчилась на резиновых ковриках, слушая гул мотора и вдыхая колючий механический запах мобиля. Вскоре мы подъехали к Селлии.

Некоторое время ничего не происходило. Мы ехали медленно, пуней двадцать в час, потом остановились перед развязкой. Я слышала, как рядом, за правой стенкой, глухо ворочается мотор тяжёлого грузовика — едкие, кисловатые газы от его «смешанного» двигателя сочились в нашу сторону; слева, над моей головой, скрипнули тормоза какого-то местного лихача. Где-то в отдалении прошумели моторы других мобилей, выезжавших на мост. Я смотрела на локоть и плечо Каруна, в какой-то степени купаясь в его ледяном спокойствии — и всё-таки ощущая на дне его души отчаяние. Он держал его на цепи, за десятью дверями — но оно не исчезало. Да и куда бы? Я увидела, как он властно и нетерпеливо махнул рукой в открытое окно и стал поворачивать налево, вон из очереди, наверное, даже на встречную полосу. Кто-то, наверное, неведомый лихач, которого Карун подрезал, разругался и вяло замолк. Человек не сделает таких манёвров, не имея на то прав или оснований. Мы прокатились ещё несколько десятков шагов и мягко решительно остановились — как будто мобиль двигался на огромных кошачьих лапах… Мне ещё лет десять надо не вылезать из-за руля, чтобы так водить, мда.

— Господин? — полувопросительно поинтересовался голос с улицы. Шаги и голос (в нём не было удивления или агрессии, одна только ленивая настороженность) донесли мне о том, что подошедший был среднего возраста и роста, очень хорошо двигался и явно держал «треккед» под мышкой. Не успели. В щёлочку я видела, как на торпедо «404-го» падает тень от патрульного. Мне жутко хотелось воспарить над этой сценой в виде одинокого глаза (вот пугающая-то сцена была бы, про себя улыбнулась я), но оставалось слушать и дополнять звуки воображением. Плечо Каруна экономно шевельнулось, и он презрительно и спокойно махнул из окна мобиля кусочком пластика. Большая часть карточки была закрыта его рукой. Я видела часть его лица — твёрдую скулу, подбородок и ухо — и у меня вдруг мурашки поползли по спине от этой бесцветной, неузнаваемой и опасной твари в ладони от себя…

— По спецу. Открывайте.

Пауза в ответ.

— Прошу прощения, — с усилием проговорил патрульный, — но мы осматриваем весь транспорт. Приказ Сантори. Тревога один.

Они общались на этом специфичном птичьем языке Комитета, сплошь из цифр, сокращений и неофициальных наименований. Послышались ещё шаги. Заитересованные долгой беседой, подходили другие. Подмога.

Лёд в жилах. Кислота. Удушье.

— Сантори? А почему, по-вашему, я тут нахожусь?! — обманчиво спокойно поинтересовался Карун. Даже если бы весь холод Мира кто-то собрал в одно место — этого бы не хватило для иллюстрации его тона. Я понимала, что он торопится — но ничто, абсолютно ничто в его поведении не говорило за это. И даже более того — мне приходилось буквально напоминать себе, что это он… Я не узнавала ни голоса, ни дыхания, ни даже запаха. Всё, что в нём было живого, индивидуального, рассеялось, как утренний туман над рекой. Пули в коробке более отличимы друг от друга… На них хоть царапинки есть. Эта же выпущенная на волю деталь Системы не имела вообще никаких человеческих признаков. Даже имени. Мне стало страшно. Меня охватил какой-то гомерический неописуемый страх, он поселился на дне живота и медленно тёк по венам, как горячее серебро.

Неожиданно я услышала, как контролёр с шарканьем отступил. Его тень махнула рукой, приказывая дать дорогу. Он сдался, услышав что-то решающее — хотя я не понимала, что это было.

— Ваше имя, — добил его Карун.

Как ленивый выстрел в голову. Вот как это звучало. Чтоб знать, кто в ответе за задержку… Пауза, в течении которой, как мне показалось, патрульный сглатывал.

— Офицер второго ранга Руно да Риххио, второй отдел, округ Сардига, — чётко проговорил он.

Кивнув, Карун завёл двигатель. Мне показалось, что эмоции патрульного так и остались висеть в воздухе, и какое-то время их можно было уловить, как зАпах висящего на нитке сыра с плесенью…

В гробовой тишине мы выехали на мост и покатились по дороге, равномерно перечерченной металлическими связками. Стук. Стук. Стук. Покрышки перекатывались через металл, пахло холодной резиной и пылью. Мне очень хотелось поглядеть на Второй мост через Селлию. Но я лежала в узкой щели за креслами и не дышала.

Минут через десять мы ехали где-то по западному берегу Селлии, далеко вглубь перелесков и полей.

— Выбирайся на заднее, только голову не поднимай.

— Что ты такое им сказал?

— Кое-что неприятное. Но никто в Комитете в здравой памяти не стал бы врать на эту тему. Да и в нездравой тоже. Что им ещё оставалось, как не поверить? Да ладно. Ты как?

Я осторожно выбралась из-под сидения и снова замерла. Карун выглядел отчего-то подавленно — даже при том, что личина «безликого» осталась на месте. Но он молчал, и я ни о чём не спрашивала.

— Научи меня так обращаться с людьми, — неожиданно попросила я, — ты почти ничего не сказал, а они задрожали, как мыши.

— Второй принцип Саннора. Ни одна внешняя ложь не бывает правдивее собственных домыслов, — спокойным тоном отозвался да Лигарра, — Я не сказал ни слова неправды. Например, я ведь действительно находился на мосту по той же причине, из-за которой они осматривали мобили. Они же услышали то, что хотели услышать. Искусство заключается в том, чтобы предвидеть реакцию других людей на те или иные типичные сигналы. Не попадаться на эту удочку учат с первого класса спецшколы — вначале на личном примере учителей.

— Жестоко, — решила я.

— Для тех, кому жить в Комитете — наоборот. Тем более, что у нас многие вещи не принято говорить напрямую — итак каждый может стать жертвой неправильных посылок и погибнуть. Кроме того, это один из основных приёмов ведения допроса, сопряженный с так называемым принципом Деррека, или принципом наименьшего эффективного воздействия. Не стоит применять силу и угрожать, жертва способна сама выдумать последствия молчания, итак применение силы — крайняя мера воздействия. На самом деле, даже не вторая, а третья — после убеждения и унижения, — он помолчал и добавил, — Кстати, чтобы освободить тебя, я применил тактику Саннора к шефу второго линейного. Что было изряднейшей наглостью, я тебе скажу. Но времени на что-то сложное у меня не было. Думаю, из-за этого он сейчас бесится особенно яростно — ведь финт классический, детский, можно сказать.

Карун не менял всё того же ровного, почти ленивого, уверенного стиля езды, который он взял на мосту, ещё пару пуней. Меня не оставляло ощущение, что его что-то сильно гнетёт, а он между тем продолжал говорить, неспешно заливая меня под завязку принципами, психологическими выкладками и советами. Не оборачиваясь, он глядел перед собой и лишь иногда толкал руль пальцами. Потом он неожиданно, на пустом отрезке шоссе, свернул в подлесок, промчался по едва видной грунтовке, остановился и вдруг как-то обмяк за рулём — его плечи ссутулились, голова провисла вперёд. Я вдруг поняла, чего ему это стоило… проехать через комитетский пост, будучи в розыске первого класса, да ещё с бризом за спиной.