Дэвид Геммел - Друсс-Легенда

— Если только что?

— Если только Эктанис уже не пал.

— Парус! Парус! — раздался крик с мачты.

Бодасен вскочил, вглядываясь в сверкающее море, и увидел на востоке корабль со свернутыми парусами — три ряда его весел блестели, как крылья.

— К оружию! — крикнул Бодасен, выхватив саблю.

Друсс надел на себя колет и шлем и стал на носу, глядя на скользящую к ним трирему. Даже с такого расстояния он видел на ее палубах вооруженных людей.

— Великолепное судно, — сказал он.

Зибен, стоящий рядом с ним, кивнул:

— Лучшее из лучших. Двести сорок весел. Глянь-ка на его нос!

Над водой сверкнул золотой блик.

— Вижу.

— Это таран, продолжение киля. Он окован закаленной бронзой. С тремя рядами весел, гребущими в полную силу, он способен пробить насквозь самое крепкое судно!

— Так они и поступят с нами? — спросил Друсс.

— Вряд ли. Они захотят ограбить судно. Подойдут поближе, уберут весла и пустят в ход абордажные крючья.

Друсс поднял повыше Снагу и оглянулся. Уцелевшие наемники, облачившись в доспехи, стояли в угрюмом ожидании. Лучники, в том числе и Эскодас, взобрались на ванты и привязались там, готовые к бою. Бодасен в черном панцире стоял на мостике.

«Дитя грома» повернуло на запад и устремилось обратно. Вдали показались еще два паруса.

Зибен выругался.

— Со всеми сразу нам не сладить.

Друсс всмотрелся во вновь замеченное судно:

— Это не трирема. Оно шире, и весел на нем нет. Если мы управимся с триремой, они нас не догонят.

— Так точно, капитан, — хмыкнул Зибен. — Преклоняюсь перед вашим знанием моря.

— Я быстро всему учусь, потому что умею слушать.

— Меня ты не слушаешь никогда. То и дело засыпаешь, когда я говорю.

«Дитя грома» снова повернуло, пытаясь уйти от триремы. Друсс, выругавшись, пробежал по палубе и поднялся к Бодасену и Милусу Бару.

— Что вы делаете? — крикнул он капитану.

— Вон отсюда! — гаркнул Милус.

— Если вы пойдете этим курсом, нам придется драться с тремя судами.

— У нас нет выбора, — вмешался Бодасен. — С триремой нам не справиться.

— Почему? Они ведь тоже люди.

— Их там около сотни, не считая гребцов, а у нас двадцать четыре бойца и несколько матросов. Против такого не поспоришь.

Друсс оглянулся на парусники, идущие с запада:

— А там сколько?

Бодасен развел руками, а Милус Бар, подумав, сказал:

— Больше двухсот на каждом корабле. — Сможем мы уйти от них?

— Если туман ляжет или если они не догонят нас дотемна.

— Какова возможность того и другого?

— Очень мала.

— Так давайте хотя бы сразимся.

— Как ты себе это представляешь, молодой человек?

— Я не моряк, — улыбнулся Друсс, — но мне сдается, что главное преимущество триремы заключается в веслах. Нельзя ли их сломать?

— Можно, — согласился капитан, — но для этого надо подойти к ним так близко, что они смогут бросить крючья. Тогда нам конец — они ворвутся к нам на борт.

— Или мы к ним! — рявкнул Друсс.

— Ты в своем уме? — рассмеялся Милус.

— Нет, не в своем, но он прав, — сказал Бодасен. — Они травят нас, как волки оленя. Давай сделаем, как он говорит, Милус!

Капитан, посмотрев на обоих воинов, выругался и налег на руль. «Дитя грома» устремилось навстречу триреме.

Его звали Эарин Шад, но никто из команды не пользовался этим именем. В лицо его величали Повелителем Морей, или Великим, а за глаза пускали в ход наашанское прозвище Боджиба — Акула.

Эарин Шад был высок, строен и плечист, шея у него была длинная, глаза отливали перламутром, безгубый рот никогда не улыбался. Никто на борту «Черного ветра» не знал, откуда он родом — знали только, что он пиратствует более двадцати лет. Говорили, что он владеет дворцами на нескольких из Тысячи Островов и богат, как восточный царь, но по нему этого не было видно. Он всегда носил простой панцирь из фигурной бронзы и крылатый шлем, взятый на торговом судне двенадцать лет назад. На боку у него висела сабля с рукоятью из полированного дерева и эфесом из простой меди. Эарин Шад не любил выставляться напоказ.

Он стоял на корме триремы. Мерный бой барабанов понуждал гребцов приналечь на весла, порой свистел бич, обрушиваясь на голую спину нерадивого. Увидев, как торговое судно повернуло им навстречу, капитан сощурился.

— Что это значит? — спросил великан Патек. — Он увидел корабли Реды и пытается проскочить мимо нас, но это ему не удастся. — Обернувшись к рулевому, беззубому старичку по имени Лума, Эарин Шад увидел, что тот уже меняет курс. — Так держать. Таранить их не станем.

— Есть, Повелитель Морей!

— Крючья готовь! — заревел Патек, и пираты принялись привязывать свернутые кольцом веревки к трехпалым крюкам. — Взгляните-ка. — Патек указал на нос чужого судна. Там стоял человек в черном, вызывающе вскинув над головой обоюдоострый топор. — Ну да всех веревок они нипочем не перерубят.

Эарин Шад, не отвечая, высматривал на палубе торговца женщин. Их там не было, и он помрачнел. Чтобы справиться с разочарованием, он стал вспоминать последний корабль, захваченный три недели назад, и дочь сатрапа, что на нем плыла. Память о ней заставила его облизнуться. Гордая, смелая, красивая. Кнут и пощечины не укротили ее. Даже когда он несколько раз взял ее силой, в ее глазах продолжал гореть убийственный огонь. Горячая была, спору нет. Но он нашел, в чем ее слабость, как всегда находил, — и, как всегда, испытал при этом смесь торжества с разочарованием. Миг победы, когда она клялась служить ему до конца дней и делать все, что он прикажет, был сладок, но потом его охватила печаль, сменившаяся гневом. Он убил ее быстро, разочаровав этим своих людей, но она это заслужила, целых пять дней продержавшись в темном трюме, в обществе черных крыс.

Эарин Шад переступил с ноги на ногу и откашлялся. Не время думать об удовольствиях.

Дверь каюты позади него открылась, послышались мягкие шаги молодого колдуна.

— Добрый день, Повелитель Морей, — сказал Гамара. Патек отодвинулся, избегая на него смотреть. Эарин Шад кивнул стройному чиадзе.

— Насколько я понимаю, знаки благоприятны? Гамара изящно простер руки.

— Я не стал расходовать силу, бросая камни, повелитель. Во время бури они потеряли половину людей.

— Уверен ты, что они везут золото?

Гамара осклабился, показав безупречный ряд мелких белых зубов. Как у ребенка, подумал Эарин Шад. Заглянув в темные раскосые глаза чародея, он спросил:

— Сколько?

— Триста шестьдесят тысяч золотых монет. Бодасен собрал их у вентрийских купцов в Машрапуре.

— Ты бы все-таки бросил камни.

— Крови прольется много, — пообещал Гамара. — Ага!

Взгляните, повелитель, — акулы, как всегда, следуют за вами. Точно верные собачки.

Эарин Шад не удостоил взглядом серые тела, рассекающие воду мечевидными плавниками.