Урсула Ле Гуин - Растерянный рай

И под его водительством ангелов становилось все больше и больше. Число новообращенных в первые десятилетия второго века полета заставило обратиться к Статье 4. Группа активистов потребовала слушаний по вопросу о религиозной манипуляции, утверждая, что Патель Воблаге создал и распространил секту, поклонявшуюся Терри как богу, тем самым подрывая светские власти. Но Центральный Совет так и не собрался назначить комиссию для рассмотрения этого дела. Ангелы утверждали, что, хоть и почитают Кима Терри как учителя и проводника, но полагают его не в большей степени божественным, чем любого другого – разве не все мы ангелы? А Патель Воблаге убедительно доказывал, что воззрения ангелов ни в коей мере не подрывают государственного устройства и образа правления, но, напротив, поддерживают их в любой малости: ибо пути и законы мира суть пути и законы Благодати. Конституция «Открытия» есть Священное писание. Жизнь на корабле есть сама Благодать – исполненное радости тварное воплощение нетварной реальности. «Зачем последователям совершенного закона подрывать его? – спрашивал он. – Зачем тем, кто наслаждается ангельским порядком, искать хаоса? Зачем насельникам рая искать иного бытия?»

Ангелы действительно были образцовыми гражданами – активными, усердными, всегда готовыми исполнить свой долг перед обществом, деятельными членами всяческих комитетов и комиссий. Собственно говоря, ангелы составляли к этому времени более половины Центрального Совета. Не серафимы или архангелы, как прозывали наи– ближайших, самых верных соратников Пателя Воблаге, а простые ангелы, наслаждающиеся покоем и дружеством увеселений, ставших в те годы частью жизни для многих людей. Сама мысль о том, что верования и обряды Благодати могут в чем-то противоречить общественной морали, что быть ангелом – значит быть мятежником, стала явной нелепостью.

Патель Воблаге, неукротимо деятельный, несмотря на возраст – ему уже было под восемьдесят, – по-прежнему проживал в жилпространстве Ким.

– Может быть, есть два сорта людей… – начал Луис и замолк так надолго, что Синь сухо отозвалась:

– Ага. Может, даже три. Самые смелые мыслители предполагают, что пять.

– Нет, только два – те, кто может свернуть язык в трубочку, и те, кто не может.

Синь показала ему язык. Они в шестилетнем возрасте выяснили, что Луис как раз может свернуть язык в трубочку и посвистеть, а Синь – нет, и эта способность определяется генетически.

– Люди одного сорта лишены потребности в определенном витамине. А другие – нуждаются в нем.

– И каком?

– В витамине веры.

Синь поразмыслила над этим.

– Это не генетическое, – объяснял Луис. – Культурное. Метаорганическое. Но для индивидуума это различие не менее реально, чем метаболический дефект. Человек или нуждается в вере, или нет.

Синь все еще размышляла.

– И те, кто нуждается, не верят, что есть такие, кому это не нужно. Не верят, что есть неверующие.

– Надежда? – неуверенно предположила Синь.

– Надежда – не вера. Надежда связана с реальностью, даже если совершенно необоснованна. Вера отвергает реальность.

– Имя, которое можно назвать, не есть истинное имя, – прошептала Синь.

– Коридор, по которому можно пройти, не есть истинный коридор, – согласился Луис.

– Но что дурного в вере?

– Опасно путать реальность с вымыслом, – тут же отозвался Луис. – Путать желание – с возможностью, эго – с космосом. Крайне опасно.

– О-ох! – Синь скорчила гримаску, возмущенная его напыщенностью, но через минуту проговорила: – Не это ли имела в виду мать Терри – «Народу нужен бог, как трехлетнему малышу – матапила»? Интересно, что такое матапила?

– Наверное, оружие.

– Я иногда ходила с Розой на увеселения, пока та совсем не ушла в серафимы. И мне вообще-то нравилось. Особенно песни. И когда они восхваляют вещи – знаешь, самые обычные, – и говорят, что все, что мы делаем, – свято. Не знаю… Мне – понравилось, – проговорила она, будто защищаясь. Луис кивнул. – Но когда они начинают зачитывать всякую дурь из книги – и что такое «путь», и что значит «открытие», – меня замыкать начинает. Они на все лады твердят, что снаружи вообще ничего нет. Вся вселенная – внутри. Ужас какой.

– Они правы.

– А?

– С нашей точки зрения, они правы. Снаружи ничего нет. Вакуум. И пыль.

– Звезды! Галактики!

– Точки на экране. Мы не можем дотянуться до них, добраться. Только не мы. Не при нашей жизни. Наша вселенная – корабль.

Эта мысль была одновременно знакомой до банальности и странной до жути. Синь пораздумывала и над ней.

– А наше бытие здесь совершенно, – продолжил Луис.

– Да?

– Мир и изобилие. Свет и тепло. Безопасность и свобода.

«Само собой», – подумала Синь, и на лице ее это отразилось.

– Ты учила историю, – настаивал Луис. – Столько страданий. Жил ли кто-нибудь в отрицательных поколениях так, как живем мы? Хоть вполовину так хорошо? Большинство землян жили в постоянном страхе. В боли. Невежестве. Они дрались друг с другом из-за денег и верований. Умирали от болезней, войн, голода. Это было как в Трущобах 2000 или Джунглях. Сущий ад. А здесь – рай. Ангел Терри был прав.

Синь поразилась ярости в его голосе.

– И?

– Так что – наши предки послали нас из ада в ад через рай? Тебе подобная схема не кажется дефектной?

– Ну-у… – протянула Синь, обдумывая его метафору. – К Шестому поколению это и правда несправедливо. А для нас – никакой разницы. К тому времени мы от старости уже не сможем выходить навне. Хотя я бы доковыляла, глянула, каково оно. Даже если там – ад.

– Вот поэтому ты – не ангел. Ты принимаешь тот факт, что наша жизнь, наш полет, имеет цель, не заключенную в ней. Что у нас есть цель.

– Да? Вряд ли. Я на это просто надеюсь. Было бы интересно оказаться… где-нибудь еще.

– Но ангелы не верят, что есть какое-то «еще».

– Тогда они здорово удивятся, когда мы достигнем Синдичу, – ответила Синь. – Хотя мы все к этому времени… Слушай, мне еще для Канаваля таблицы делать… Увидимся на занятиях.

На момент этого разговора обоим было по девятнадцать лет и они учились на втором курсе. Они не знали, что второкурсники всегда ведут беседы о природе веры и цели бытия.

Конечно, вести следовали за кораблем – или догоняли его – с той минуты, как «Открытие» покинуло планету Дичу, Землю. Первое поколение еще получало множество личных сообщений: «Потомки Росс Бетти – весь Баджервуд болеет за вас!» С течением лет таких становилось все меньше и меньше, пока они не пропали вовсе. Порой возникали проблемы с приемом – был случай, когда радиосвязь прервалась на целый год; по мере того как росло расстояние до Земли, и в особенности – в последние пять лет, становились нормой искажения, задержки, потери сигнала. И все же «Открытие» не забывали. Доносились слова. Изображения. Кто-то – или какая-то программа – на изначальной планете продолжал направлять в космос тонкую струйку информации: новости, последние научные открытия, стихи и прозу, порой – целые газеты или тома политических комментариев, литературы, философии, критики, искусства, документалистики; только значения слов изменились, и трудно было судить: то, что ты читаешь или смотришь – это вымысел или реальность? – потому что отделить земные фантазии от землянского бытия было невозможно. И с наукой не лучше, потому что за общеизвестное принималось неведомое, и оставались без определения ключевые термины. Первое и второе поколения потратили немало времени, нервов и интеллектуальных сил, анализируя и толкуя сообщения с Дичу. Сообщения о, видимо, кровопролитном конфликте между, очевидно, школами религиозно-философской мысли (хотя с таким же успехом это могли были национальные или этнические различия), именовавшимися (по-арабски) Истинными Последователями и Подлинными Последователями, даже привели к появлению в первой и четвертой четях соперничающих группировок. Тысячи или миллионы – в сообщении говорилось о миллиардах, но это, конечно, была ошибка или искажение – в любом случае, множество людей на Дичу было убито или поубивало друг друга из-за этого конфликта идей (или верований?). На борту «Открытия» шли яростные споры о природе этих идей, верований, конфликтов. Споры тянулись десятилетиями. Но они не погубили ни одной живой души.