Dark Window - Клан Мёртвого Кота (Dead Cat's Clan)

— А сейчас? — плечи сжали сильные пальцы.

Музыка таинственным образом усилилась.

— Русского, русского, русского, — отчётливо звенело в голове. — Хочется, хочется, хочется.

— Русского хочется, — удивилась Ириска, узнав песню, которую слышала не один десяток раз.

Пальцы соскользнули с плеч, и песня сразу превратилась в разнобой звуков.

— Но ведь минуту назад песня звучала иначе?

Ириска кивнула.

— Ты подменила слова, и обычная песня стала загадкой. Слова обернулись кирпичиками, из которых ты строила мир, звучащий лишь для тебя. Перепевники строят свои миры и следят, чтобы они звучали красиво. "Нам песня строить и жить помогает". Слышала?

— Разумеется, — фыркнула Ириска. — Фразочка, которая всех задолбала.

— Потому что для всех она осталась теоремой из высшей математики. Лишь перепевники пользуются ей. Чего ж не перестроить мир, если тебе разрешили и дали подходящий инструмент.

— Но как может мир измениться от слова?

— Есть слова с двойным смыслом. Есть слова со скрытым значением. А бывает и так, что время незаметно меняет одно значение на другое. Оставь звучание, но подмени смысл. И Daddy Cool, бывший сердитым отцом, превращается в крутого папика.

— Не поняла, — замотала головой Ириска. — Совсем-совсем не поняла.

— Перепевники перебивают смысл. Помнишь четвёртый переулок? "I'm blue" подразумевает иной смысл, чем "Люблю". Какой? Зависит от тебя! Беда, если ты начинаешь радостно закручивать извращённые выверты. Тогда из романтического "Плохие мальчики грустят" рождаются "Песни голубых плохишей". Легче испохабить красивое, чем из чавкающей грязи слепить изумительное, ни на что не похожее царство. Чем пронзительнее перепевник, тем осторожнее он обращается со словами. Ты ещё помнишь песню, — рука указала на верхние этажи, — оттуда? Какие слова прислышались ИЗНАЧАЛЬНО?

Девочка вслушалась. Песня уже закончилась. Теперь сверху тараторил ди-джей. О чём же тогда пелось? Пришлось копаться в памяти.

"Русского, русского, русского, — гремело там. — Хочется, хочется, хочется".

И больше ничего не вспоминалось.

— Маленький шажок, и ты разрушила свой мир, — печально сказал Рауль. — Легко подменила его на тот, как у всех. Поэтому тебе нельзя ходить по Переулкам в одиночку.

Они пересекли двор и снова выбрались на оживлённую улицу. Снова мимо проскальзывали люди с мёртвыми взглядами. Остекленевшие глаза смотрели сквозь или вперились в замусоренный асфальт.

— Иногда им не мешало бы взглянуть на солнце, — тихо сказал Рауль, огибая толпу автобусной остановки.

Им… Снова им… А как же я? Не смотри на них! Взгляни на меня! Ведь рядом же Я!!!

— А я всегда смотрю на солнце, — горделиво возвестила Ириска.

— Ну и зря, — усмехнулся её спутник. — Видя лишь солнце, ты обязательно ступишь в какое-нибудь дерьмо. А потом заявишься в гости, пройдёшься по вымытому полу, по свежечищенным коврам. Думаешь, кто-нибудь догадается в этот момент оценить красоту увиденного тобой солнца?

— Нет, — хмуро ответила Ириска. — Они будут смотреть на ковёр.

— Именно, — кивнул Рауль. — А скажи, как плохо, когда тебя запомнят не по блистательному дню, когда ты соизволила их навестить, а по грязным следам на ковре.

— Они простят, — девочка беспечно махнула рукой.

— Конечно, простят. Но запомнят. Ведь кто-то всё равно должен чистить ковёр.

Из ближайшего киоска донеслись аккорды проигрыша. Словно молоточек весело выстукивал по клавишам металлофона. Эту песню Ириска слышала в третьем классе, когда её вывозили в лагерь на море. Ей так хотелось разыскать её, записать и слушать целыми днями. Но ни названия песни, ни того, кто её исполнял девочка не знала.

— Человек прекращает расти, когда перестаёт отслеживать новые песни и начинает разыскивать старые, — неодобрительно сказал Рауль, заметив Ирискину заинтересованность. — Этим умело пользуется Тоскующий По Эпохам.

— Тоже перепевник?

— Да не скажи, — задумался Рауль. — Его песни никто уже не поёт. Я считаю его властелином мёртвых песен. Но над теми, в ком звучат песни, которые здесь и сейчас, у него нет власти.

— А кто из перепевников главный? — спросила девочка.

"Может быть, Ванабас?" — испуганно ёкнуло в груди, и на миг всплыла картинка сумрачного сна, где страшный великан разгуливал по Переулкам.

— У перепевников нет главного, — пожал плечами Рауль. — Зачем им?

— Ну, — неопределённо протянула Ириска. — Должны же они кого-то слушать.

Теперь ей хотелось, чтобы главным там был Рауль. Быть может, он и не поёт лишь потому, чтобы не заглушать приказами чужие песни.

— Они слушают себя, — ответил Рауль и, видя, что девочку ответ не устроил, добавил. — А ты можешь представить песню, которая ГЛАВНЕЕ остальных?

"Могу, — подумала девочка, — если её поёшь ты".

Но вслух она спросила совсем другое:

— Помнишь, мы говорили про любовь? А что называешь любовью ты?

— Страсти хватает на неделю, уважения — на год, — задумчиво выдал Рауль. — Скорее, это когда двое тянутся за одной мечтой.

— Сказки, — девочка зло мотнула головой. — А по жизни один любит, а второй позволяет себя любить.

— Ну, Ирисочка, — Рауль мягко погладил её подбородок. — Разве это любовь? Это ненормированное использование дешёвой рабочей силы.

— Тогда…

— Давай, о любви потом, — не дали ей договорить. — Сейчас у нас другая сказка. И начинается она так. В самом чёрном-чёрном подвале, в самом чёрном-чёрном углу живёт самый чёрный-чёрный котёнок. Он-то нам и нужен.

— И где твой самый чёрный-чёрный подвал? — спросила Ириска.

— Выследив котёнка, — усмехнулся Рауль, — я обнаружил и подвал.

— Я думала, — удивилась Ириска, — мы будем искать его вместе.

— Стал бы я таскать тебя по всякой пыли, — посерьёзнел Рауль. — Твоим ножкам положено ступать по шёлковым коврам, прежде чем они превратятся в колючий стебель Чёрной Розы.

Ирискину грудь пронзила тёплая волна, а сердце застучало часто-часто. Никто-никто никогда-никогда не говорил ей таких слов. Вернее, были жалкие потуги, но все они замирали на полдороги. Так что прыщавые и слюнявые не в счёт, вот так-то мальчики. Рауль начинает и выигрывает. В горле образовался комок. Сглотнув, Ириска смогла лишь выдавить:

— А далеко идти?

— Мы уже стоим ВОЗЛЕ, — сказал Рауль.

А возле расположилась двухподъездная домина, доисторическим мамонтом взметнувшаяся над окрестными пятиэтажками. Дверь находилась в пяти шагах от парочки, искавшей встречи с таинственной Панцирной Кошкой, выцарапывающей глаза по ночам.

Нет, квадратик двери, обитой жестью с ошмётками оранжевой краски, ничуть не напоминал вход в убежище Кошачьего Министра. Но Ириска уже знала, что всё удивительное старательно маскируется под обыденность. Времена сказок закончились, и, чтобы выжить, сказкам приходится прикидываться обыкновенными вещами. Или прятаться за ними.