Сергей Волков - Великое Лихо. Слуги Карающего Огня

— Дяденька! Не я это! Дяденька, не уходи, дя-яденька…

На шум и крик повылезали из ночевников побратимы, зажгли факелы, похватали оружие, окружили рыдающего Луню, обнимающего пук дротов, торчащий из мешка с копченым мясом. Ночевник волхва, почему-то пустой, лежал поодаль, а самого Шыка нигде не было видно.

И вдруг где-то рядом громыхнуло так, что у всех уши заложило, многие пригнулись или попадали на земь — что за диво, словно молния в дерево где-то совсем неподалеку ударила! Да только не бывает молний в середине осени, и небо звездное, ни одной тучки!

— Эй, братья, давайте-ка костер поярче, да побольше! — крикнул Зугур, и рывком поставил по-прежнему рыдающего Луню на ноги: — Что случилось, э, парень?! Да приди же в себя!

Неожиданно Зугур коротко и хлестко ударил Луню по щеке открытой ладонью, раз, другой, третий… Луня захлебнулся, закашлялся и перестал биться в руках вагаса, а сквозь всхлипы донеслось:

— Я убил его… Убил…

— Кого убил-то? — спросил подошедший Чу, озираясь: — А где волхв?

— Морок на него нашел! — кивнул на Луню мрачный Сур: — Воды ему дайте с сон-травой, пусть выспится, или меду хмельного, на худой конец, а волхва надо искать — не дело это!

— И зачем Лунька мешок с мясом попортил? — удивленно спросил у брата Марвин, но не разговорчивый Барвин молча пожал плечами, и вдруг резко обернулся, вскидывая лук — из зарослей кустов послышался треск, и миг спустя на поляну выбрался Шык, ободранный, с поцарапанной щекой, с ветками и колючками в бороде, но радостный и улыбающийся…

— …Ты прости меня, старого дурня, Луня, и вы все, робята, простите, что не упредил вас, но боялся я — вдруг он мысли ваши вызнает и поймет, что выследил я его. — Шык поднялся с коряги, на которой сидел, прошелся между расположившихся тут и там на тюках с поклажей и скрученных в валики ночевниках людей и продолжил говорить:

— Заметил я его третьего дня — увязался за нами хвост малый, тень черная, то мышкой, то птичкой, по кустам, по веткам. Кинул я на наш след бусину жемчуговую, заговоренную — кто мимо не пройдет, всяк подберет. И этот подобрал, а бусина мне и помогла — открыла, кто он, да что… От великой беды спаслись мы, братия, ведь сам Змиул, владыка черного ветра и повелитель ночных теней, крался за нами. Могуч он, а на жадобе своей попался! — волхв усмехнулся: — Вот так и вышло, что я сегодня в сторонку отполз, ждал, когда он по мою душу явится, да тут ты, Луня, проснулся не ко времени, пошел дозорить, кто да что… Ну, Змиул, понятно, тебя учуял, и решил со мной твоими руками разделаться. Я глаза тебе отвел, все честь по чести, а как все свершилось, понесся Змиул, радостный, за горы, тут я его громовой силой и ударил…

— Убил ты тварь эту, дяденька? — тихо спросил еще не оправившийся от потрясения Луня. Волхв покачал головой:

— Не так все просто, други… Как понял Змиул, что дело худо, обернулся он стаей летучих мышей, и разлетелись те мыши в разные стороны. Пяток-то я сбил, а остальные ушли — поди сыщи в ночи ночного зверя! Так и ушел Змиул, сучий сын… Однако, теперь долго он на свет белый не явится будет раны зализывать, обиду холить. Труслив Змиул, хотя и дерзок бывает во злобе своей. Ну, мыслю, теперь без задержек пойдем, укротили ворога. Все. Спать давайте, до утра еще время есть, успеем соничков наглядется…

Отрядники разбрелись, укладываясь, но Зугур настоял, чтобы выставили дозор — так спокойнее. Первыми встали на стражу братья-пелаги, а ближе к утру их должны были сменить Чу и Фарн. Луня после пережитого долго не мог уснуть, ворочался в ночевнике, и лишь под утро забылся тяжелым, мутным сном…

Прошло еще несколько дней. Путь вдоль Серединного подходил к концу. Горы стали ниже, зато их отроги широко расползлись в стороны, и отряду пришлось идти зверовыми тропами, иногда даже вести коней в поводу — иначе по каменистым кручам было не пройти.

Зима так и не догнала путников. Правда, «бабье лето» закончилось, и начались дожди, так что на ночевках приходилось разбивать шатры, а дозорные, которые теперь каждую ночь попарно караулили стан, надевали тяжелые кожаные плащи с капюшонами. От сырости дрова в кашеварном костре дымили сизым, густым дымом, и волхв с Зугуром волновались — не привлечет ли он каких недобрых гостей? Но после появления Змиула никто больше не тревожил отряд.

Луня после того, как поганый повелитель теней завладел, пусть и на краткий миг, его сознанием, стал как-то по иному относиться к окружающему его миру — словно бы потускнели краски, затянула все кругом мерзкая серая пелена. Шык давал ученику отвар чеснока, отгоняющий Хворстову немощь, и на краткий миг пелена спадала, но потом вновь мир тускнел, и Луня ехал, тупо глядя под копыта коню, ко всему вокруг безразличный.

Ар-Нэ-Буэр, Полуденный Столп Аров, путники увидели на исходе четвертой семидицы пути от Звездной Башни. На краю высокого и долго холма, который подобно стене перегораживал путь на юг, высилась четырехугольная башня, пустая внутри, обращенная единственным окном на юг. В стороне от нее находилось укрепленное каменной невысокой стеной воинское поселение полтора десятка домов, полторы сотни воинов — так объяснил Луне Зугур, что вместе с Суром выползал на скалистый гребень, отделявший лощинку, где притаился отряд, от широкой долины меж двумя самыми южными отрогами Серединого.

— Отсюда, други, путь наш на полудень и закат, по степным равнинам, до большого озера Кровавой воды. — объявил отрядникам Шык: — Пойдем ночью, чтобы не засекли дружинники, здесь-то, на южных рубежах Ар-Зума, мы уже не сможем объяснить, почему слуги Веда покидают пределы его страны…

Так и сделали — дождались ночи, увязали оружие, чтобы не бряцало, обмотали копыта коней тряпками, и тишком-тишком проскользнули вдоль холма на равнину. Луня долго смотрел на пылавший на вершине Столпа огонь, неугасимый, если верить рассказам его спутников. Днем его бездымного синеватого пламени почти не видно, зато ночью полыхает он, освещая окрестности на пять сотен шагов.

К утру огонь Столпа скрылся во мраке. Ар-Зум был пройден, перед отрядом лежали северо-восточные приделы Великой Степи.

Несколько дней Шык вел отряд по холмистой равнине, поросшей высокой, сухой в это время года, травой. Холмы, небольшие и плосковерхие, казались Луне бородавками на спине исполинской жабы, а бесконечное вверх-вниз утомляло, навевая сон — это уже была не лихая скачка, а какое-то бессмысленное мотание в седле.

Наконец холмы закончились. Впереди лежала коренная степь, ровная, словно столешница. Тут Луне, выросшему и проведшему всю свою жизнь среди густых родских лесов, стало еще тоскливее — он ощущал себя совсем беззащитным, брошенным на произвол судьбы на этой беспредельной плосковине, где не росло даже самого мало-мальски высокого кустика, за которым можно было бы в случае чего укрыться…