Сергей Волков - Великое Лихо. Слуги Карающего Огня

Быстро изрубив окрестные заросли песчаных деревьев, отрядники свалили корявые ветки в огромную гору и положили на нее тела гремов. Шык и гремских колдун одновременно, в четыре факела, запалили погребальный костер, и запели, каждый по своему, отходные слова, провожая души погибших в иной мир. Сухое дерево горело жарко, и вскоре лишь огромное пепелище напоминало о свершенном.

Гремский колдун взял горсть пепла с кострища, и вскарабкался в седло одного из заводных арпаков, давая понять, что можно ехать. Был он по прежнему неразговорчив, отказавшись даже сообщить до поры свое имя. Раненый Терл, крепко привязанный к спине другого арпака, забылся в чарном сне, наведенном Шыком, и это было к лучшему — рана его, умело затянутая колдовством грема, и завязанная чистой льняной тряпицей, все же продолжала кровоточить, пропитывая пук нашедшегося в мешке колдуна белого тундрового мха, положенного под ткань, красным. Шык сказал, что такая рана очень болезнена, и усыпил грема, дабы облегчить его страдания. Колдун-северянин лишь пожал плечами — боль, по его мнению, не стоила того, чтобы мужчина обращал на нее внимание…

Увеличившийся отряд двинулся прочь от места неравной битвы, и тут оказалось, что гремский колдун совершенно не умеет не только ездить верхом, но и просто держаться в седле. Слетев несколько раз под копыта и изрядно намяв себе бока, старик все же с гордым и независимым видом всякий раз отвергал помощь и упрямо лез в седло, чтобы через десяток шагов вновь полететь на землю.

Колдун злился, время шло, и неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не Фарн. Он подъехал к влезающему в очередной раз на спину арпака грему и молча, жестом, указал ему место позади себя. Северянин мгновение колебался, потом махнул рукой и сел позади этроса, уцепившись руками за широкий пояс Фарна. Так и поехали дальше…

Прошел день, за ним другой. Местность вокруг становилась все более мрачной.

— Как будьто к Пеклу подъезжаем… — обронил однажды Шык, с тревогой разглядывая черной стеной высяшиеся справа скалы. Слева, едва не от скального подножья, уходили на восток бесконечные горбы барханов. Жара, ни воды, ни пищи, в воздухе дрожит вечное марево, причудливо и глумливо искажая все предметы и лица людей, в выцветшем, словно от зноя, небе, не видно ни одной птицы, а земля под ногами то и дело начинает ходить ходуном — Проснушиеся горы и впрямь были сильно беспокойными.

На третий день пути от места битвы с сассами наступил мрак. Всю ночь, пока путники пытались заснуть в удушливой жаре, мучимые жаждой и зноем, горы сострясали сами себя, за дальними вершинами виднелись сполохи огня, низкие тучи отражали их, и казалось, что там, между небом и землей, трудятся в чаду и дыме исполинские кузнецы-ковали, выковывая нечто огромное и страшное.

А утром, когда измученные люди по привычке смотрели на восток, ожидая увидеть встающий над песками лик светила, вместо солнца сквозь темно-серую мглу они разглядели лишь какое-то пятно, похожее на пепельный круг от потухшего костра. С неба всю ночь и весь день шел странный и страшный, дурной дождь — вместо воды из непроглядной хмари над головы путников падали пепел и сажа. К полудню отряд выехал на неширокую равнину — пески и горы тут отступали, а посредине лежало небольшое озерцо, с поросшими жесткой красноватой травой берегами, круглое, как блюдо, и мелкое, как лохань. Но все равно это была вода, и отрядники, спешившись, устремились к ней, хваля богов за неожиданную удачу.

Луня в числе первых подбежал к озеру и в ужасе отпрянул, криком предостерегая остальных — все озерцо было покрыто пауками! Жирный пепел, что падал с неба, плавал по поверхности воды почти-что сплошным ковром, словно ряска на лесных родских прудах, а поверх этой черной ряски ползали, перебирая мерзкими мохнатыми лапками, пауки, сотни, десятки сотен, сотни сотен пауков. Луня еще никогда не видывал таких — с кисть руки взрослого мужчины величиной, серовато-черные, они казались порождением самих гор, словно бы падающий с небес пепел превращался тут, на поверхности озера, в этих отвратительных созданий…

Шык, разглядев, в чем дело, велел всем отойти от воды и отвести коней — укусы пауков могли быть ядовитыми. Путники объехали паучье озеро далеко стороной, и устремились дальше — должны же были когда-нибудь закончится и эти дрожащие огненные горы, и эти удушливые, жаркие пески?! О том, что там, в конце пути, их ждет, может быть, еще более страшные испытания, встреча с зулами, а то и с чем-нибудь похуже, никто не думал. Главное — быстрее проехать ЭТО место…

Всему на свете приходит конец, рано или поздно. Ничто не вечно на земле, смертны люди и звери, нелюдь и даже бессмертные духи и боги имеют свой предел, часто оставаясь лишь в памяти людской призрачными сгустками добра или зла…

Луня вспомнил, что так говорил Шык, объясняя ученику, что такое Время. И волхв был прав. На второй день пути от паучьего озера развеялась черная марь в небе, отступили на восток Голубые Пески, отдалились вершины Проснувшихся, и отряд выехал на бескрайнюю равнину, поросшую настоящей, живой травой. На горизонте виднелись купы каких-то незнакомых Луне деревьев, у их подножий зоркие глаза Зугура разглядели даже пасущееся стадо то ли диких коней, то ли антилоп. Страшный путь вдоль меж гор и песков закончился — путники вышли к полночной границе Зул-кадаша. Пришло время большого привала — и коням, и людям надо было отдохнуть.

Проехав еще полдня, разбили стан в небольшой рощице стройных голоствольных деревьев с косматыми кронами. Чу, Зугур и Сур отправились на разведку и заодно — на охоту, припасы у отрядников вышли подчистую. Фарн и близнецы-пелаги, собрав всю имевшуюся в отряде посуду, поехали по воду — на востоке виднелись серебристые купы ив, которые растут лишь у рек и озер. Луня развьючивал лошадей, треножил их и отпускал пастись — жесткая трава годилась неприхотливым арпакам в пищу, особенно после многих дней бескормицы.

Шык помог гремскому колдуну отвязать раненного Терла и уложить тело великана на шерстяной плащ. Рана в боку уже почти затянулась, но к грему прицепились Тряса и Жара, он бредил, обливаясь потом, и обоим чародеям приходилось стараться изо всех сил, чтобы сохранить жизнь силачу.

Шык сменил повязку, присыпав рану толченными листьями подорожника, заговорил Лихих Раден, что мучали тело и душу грема, а колдун к тому времени вскипятил травный отвар и влил обжигающее питье в рот больному, разжав стиснутые зубы костяным ножом. Закончив знахарить, род и грем уселись поодаль от уснувшего Терла, и Шык задал давно мучавший его вопрос:

— Скажи, грем, почему ты здесь?

Колдун сузил свои красноватые от бессоницы глаза, но не промолчал, по своему обыкновению, а неожиданно ответил: