Сергей Волков - Великое Лихо. Слуги Карающего Огня

Однако и Луня неожиданно сумел принести пользу своим родичам и соплеменникам. Не иначе как по тайному приказу воеводы за путниками все время приглядывали, да они и не таились, среди свои-то! И вот как-то раз Луня заметил у некоторых землянок деревянные щиты с намалеванными в центре личинами и подростков, до опупения кидающих по примеру Луни в эти мишени кто что — кто плотницкий топор, кто здоровенный колун, а кто и отцову малую секиру. А потом и взрослые вои взялись за топорики. По велению воеводы ковали лили и затачивали их во множестве, об этом Луня узнал от Фарна. Скол не был дураком и понимал, каким грозным оружием в умелых руках может быть легкий, заточенный до немыслимой остроты топор. Его и издали кидать хорошо, и в ближней сечи он незаменим.

Один лишь Шык день за днем сидел в землянке, часто безо всякого дела, и лишь изредка доставал он из своей прошедшей в буквальном смысле огни и воды чародейной котомки волхвоские вещи и что-то творил с ними, ворожил, пытаясь увидеть будущие или узнать нынешнее…

Прошло две семидицы с того мига, как путников окликнул родский дозор в чаще неподалеку от Сырых оврагов. Сечень, месяц злых метелей и обжигающих душу ночных холодов, катился к середине своей. Скоро у родов будет большой праздник, Свид, Свиданка, праздник зимнего перелома, когда Зюзя-зима с Лялей-весной встречаются. С этого дня начинается у них борьба, и ни разу еще на памяти людской не было того, чтобы Лялька-озорница мрачного Зюзю не одолела.

Как-то вечером, когда все отрядники собрались в землянке, Шык объявил, что на следующий день после Свида они выходят. Пора.

— Так, а с конями как же? Дяденька, мы ж их по сугробам до Хода поллуны тащить будем, и опять же — где еду им брать? — спросил озадаченный Луня.

— Значит, без коней пойдем! — отрезал мрачный Шык, но тут встрял Зугур:

— А припас как же? На себе тащить? Одежу, оружие, харчи, ночевники, шатрянку — пуп развяжется!

— Значит, возмем лишь самое нужное! — коротко, как и Луне, ответил волхв, и добавил: — На легке пойдем, на лызунках.

— На чем? — переспросил вагас.

— На лызунках. Палки такие, тесанные, с загнутыми концами. Посреди ременная петля. Ноги в эти петли суешь — и бежишь, скользишь по снегу, словно на санях, понял? Все, теперь о другом. Фарн, все знаю, а потому неволит тебя не хочу, скажи лишь — что Нежа, пойдет за тебя?

Луня с Зугуром разинули рты, а этрос неожиданно покраснел, как красна-девица, кивнул, и выговорил, коверкая слова, по-родски:

— Она… соглашаться! Она видеть меня… в свой дом!

— Вот тебе раз! — развел руками Зугур: — Ты что ж, молчун этросский, бабу себе завел? И с нами — ни полсловечка?! Тьфу, пропасть, а еще друг!

— Я… знать. Я вам… нужно… Но Нежа… Она одна. Я ей тоже… нужно. И она мне! — Фарн нагнул голову, чтобы скрыть от побратимов ставшими подозрительно влажными глаза.

— Изменник ты! — бешено крутнул белками глаз Зугур: — Бросаешь нас? Испугался? Нашел себе зазнобу и за бабий подол ховаешься?

Фарн еще ниже опустил голову и ничего не ответил побратиму на обидные слова. Зугур уже шагнул было к нему, но Шык перехватил горячего вагаса и махнул рукой:

— Успокойся, Зугур, это не он нашел, это она его нашла. Нежа третий год вдовая, погиб мужик ее, коваль Цип, лесиной придавило. Сильно горевала она, но горе, оно тоже не вечное. Я думаю, роды примут Фарна — такой мастер, да и мужик здоровый. На Ципа, кстати, похож чем-то, как же я раньше не углядел? Вот бабий глаз, а?

— Но наш поход!.. — Зугур снова вскочил и заходил вдоль небольшого стола: — Вчетвером мы еще могли что-то содеять, а втроем-то точно не дойдем!

Шык хряпнул кулаком по столу:

— Зугур! Остынь, избу сожжешь! Это не беда, что Фарн остается, Ладин дар всегда неожиданно случается, чего уж тут. Помниться мне — Хорс про ТРЕХ людей говорил, а против воли богов идти негоже. Тут даже и не против богов — против Судьбины ты хочешь сладить. Это ж не Хорс, вещий Белун сказал трое! Значит трое. И все, закончим и об этом, давайте на боковую, мне завтра с ранья отлучиться надо будет. Луня, Зугур, займитесь припасами, одежой, лызунки подберите. Ну, покой-сон вам, други!

Луня, лежа под теплым одеялом из овчины, слушал завывание ветра за дверью, и все никак не мог взять в толк — как и когда статная Нежа успела окрутить молчуна Фарна? Где — это понятно, в кузне. Нежа, по старой памяти, всегда возле ковалей, она им заместо мамки — и харчи сгоношит, и постирает, и подмогнет, когда надо, а то и сама за молот-кувок возмется. Но времени-то прошло — всего ничего!

«А Руну ты и вовсе два раза всего зрил, однако ж до сих пор помнишь!», — укорил Луня сам себя. Да, прав волхв — Ладин дар всегда неждан и всегда сладок… С этими мыслями в голове и ликом Руны перед глазами Луня и уснул.

Наутро Шык быстро собрался, взял еды, оделся потеплее, сказал Луне и Зугуру, что вернется дня через три, и ушел куда-то на полночь, оставив побратимов в полном неведении. Фарн с самого утра пропадал в кузне, где уже стал своим, уважаемым и опытным мастером, к слову которого прислушивались, а к делу — приглядывались остальные ковали.

Оставшись вдвоем, Зугур и Луня отправились махать мечами и упражняться в других ратных делах. Так прошел день, а вечером Фарн не пришел ночевать осталься у Нежи. Луня днем слышал от ребятишек, что вож благословил нового члена рода, а Совет нарек Фарна родским именем Могун, что значит «Умеющий, Могущий, Умелый»…

Прошло три дня, но Шык так и не объявился. Наступил праздник Свида, и Луня с Зугуром, встав пораньше, одев самую нарядную одежу, начистив оружие, пошли на вечевую поляну посреди селения, у колодца — на людей посмотреть, может, и себя показать.

Рассвело. Посреди поляны полыхал огромный костер, почти что пожар, вкруг него молодые роды, парни и девушки, вели хоровод, пели веселые песни, призывая Лялю скорее прийти, одолеть студеного Зюзю. Вокруг бегали ребятишки, а старики и бабки, стоя в сторонке, прихлопывали в ладоши, улыбались, глядя на нарядную молодежь.

Всю ночь накануне хозяйки, не смыкая глаз, пекли блинцы, замесив жидкое тесто из муки, молока и яиц. Каждый блинец — Яров лик, съешь его сам станешь, как Яр, снега вокруг себя растапливать будешь, Ляле помогать.

Вот вышел на вечевую поляну вож, в шкуре медведя-Влеса, с Посохом рода в руках. Все затихли, обратили свои взоры к вожу, а он, трижды ударив Посохом о земь, громко крикнул:

— Радуйтесь, роды, ибо конец холодной зиме наступает! Идет, идет из-за полуденных лесов девица-красавица, Весна-Лялица! Скоро уже растают снега, уймуться злые ветры, сгинут трескуны-морозы! Скоро весна-красна придет! Веселитесь, роды, и радуйтесь!

Вокруг загомонили, ребятишки закричали, помчались к большим столам на краю поляны, где стояли блюда, на которых горами возвышались укрытые овчинами, чтоб не остыли раньше времени, румяные маслянистые блинцы.