Сборник - Русская фэнтези-2009. Разбить зеркала

Дверь! Дверь! Д-двер-рь!

Не уследил! Позволил себе впервые за много недель заговорить настоящим голосом – голосом Чарльза Бейтса. Спохватился, прикусил язык, оглянулся. Пусто! Лишь Луна, вечный констебль над головой.

Губы больше не шевелились.

– Как он играл, Нэлл! Как играл! Обидно, право слово. Эдмунд Кин всего-то на пять лет меня старше, а уже актер!

– Ах, Чарли! О чем ты говоришь? Твой Кин – бродячий комедиант. Его труппу даже в Лондон не пускают, не то что в «Друри Лейн», на настоящую сцену! Истинный успех ни ему, ни Саре Сиддонс во сне не приснится. Кстати, она красивая? Эта твоя Сиддонс?

– Красивая?! Нэлл, красивее тебя нет никого на свете. Но она умеет играть. По-настоящему, понимаешь? Эти гусыни из «Друри Лейн» просто читают роль, фразу за фразой. Французская школа, «ха-ха» – три раза. А Сиддонс – каждый раз другая. Словно кожу меняет… Какая она Джульетта, а? Слышала бы ты, Нэлл!

– Глупый, глупый Чарли! Зачем тебе менять кожу? Ты у нас красавчик, а я – обычная девчонка из лавки. На тебя леди поглядывают, из карет ручки белые тянут. Не знаю, как в актеры, а в лакеи – из тех, что к леди поближе, – тебя возьмут без рекомендаций. Зато моего братца и на конюшню брать не хотят.

– О чем ты, Нэлл?! Мне сделаться лакеем? Торговать тряпьем, как отец? Актер – замечательная профессия! Актера видят тысячи людей, они его слушают, он им нужен…

– Чарли! Вот потому моя матушка и не хочет, чтобы я стала твоей женой. Актер – хуже бродяги. Его даже у церкви хоронить не станут. Не люби я тебя, мой глупенький Чарли, я бы сказала: уезжай из Англии, запишись в войска Веллингтона. Может, с Бони [4]тебе больше повезет?

– Я не уеду, Нэлл. Я буду жить в Англии, вместе с тобой. И я стану актером! Настоящим, как Эдмунд Кин.

Лондонский порт – не город, а целая страна. От стен седого Тауэра до свинцовых волн Английского канала. Любопытные могут нырнуть в архивную пыль – изучить пергаменты с королевскими печатями, написанные на скверной латыни. Особые законы, особые привилегии. Право быть повешенным на «добром витом шнуре с семью узлами» – пустяк, мелочь. Эй, ротозеи! – прокатитесь на ялике по красавице-Темзе, полюбуйтесь державой. Велика, обильна; что ни край – своя жизнь.

Где лучше, где хуже, а где – никак.

В Теддингтоне было «никак» в последнем градусе. Чарли понял это с детства. Отец просветил: «Дыра, сынок. Не Лондон, не деревня; не река и не море. Только и есть в дыре, что плотина…»

Теддингтонской плотиной любовались – по воскресеньям, после церковной службы, если погода позволяла. Больше смотреть было не на что. Доки – севернее, торговые пристани – южнее. В Теддингтоне селились неудачники. Моряки, у кого водились шиллинги, снимали жилье – отдохнуть, потоптать твердую землю. Год-другой – и снова в море. Молодежи тоже не сиделось. Уходили в плавание, соблазнялись монетой вербовщика и надевали красный мундир. Руки-ноги-голова в наличии? – значит, прочь из Теддингтона. Что здесь делать? На плотину смотреть? Держать лавку с колониальным товаром?

Барахлом торговать?

Родители Нэлл держали лавку. Отец Чарли, Николас Бейтс, избрал долю старьевщика. С первых дней мальчик слышал: «Старые вещи покупаем! Старые ве-е-ещи!..» Сперва торговали вразнос, потом сняли первый этаж дома, вывеску заказали: «Николас Бейтс. Зайдите – и обрящете!»

Заходили нечасто. Обретали еще реже.

Малыш Чарли не расстраивался. Можно было вволю разглядывать заморские диковинки, купленные отцом у матросов, – раковины, бусы, обломки копий из Полинезии, большой раскрашенный щит из Гвианы. Из родной старины Бейтсам доставалось главным образом тряпье и ерунда, вроде чугунных утюгов. Что интересного в утюге или, к примеру, в медной кастрюле?

Книги – это да. Отец их перепродавал на бумажную фабрику. Почти все были без обложек, без начала и конца. Иногда Бейтсу-младшему везло. Томик Шекспира 1753 года издания – целехонький, не считая масляных пятен, – стал его верным спутником.

Повзрослев, Чарли задумался над очевидной вещью. Лавка давала мало дохода, но семья – отец-мать и дети (трое, не считая тех, кого Бог прибрал во младенчестве) не голодали. Суп из бычьего хвоста, бобы с бараниной – каждый день. Отцу хватало даже на выпивку. В лавке у отца Нэлл дела шли немногим лучше, но и там сводили концы с концами.

Загадка решалась просто. Регулярно к старьевщику Бейтсу приезжали гости из близкого Лондона. Кто именно, Чарли не знал – гости были ночными, секретными. После них оставались тюки и узлы, которые отец прятал в задней комнате, запирая дверь на большой висячий замок. Вскоре новые гости – еще секретнее! – уносили груз в сторону Темзы.

Контрабандой в Теддингтоне не брезговал никто. Но Чарли вскоре стало казаться, что отец занят чем-то куда более скверным, нежели простая контрабанда. Слишком мерзко ухмылялись поздние визитеры. И отец боялся по-особенному, не так, как, скажем, их сосед, дядюшка Бен – рыжий мошенник, чьи роскошные бакенбарды знала вся таможня.

Дядюшке Бену все было нипочем:

«Не волнуйтесь, сэр! Д-дверь, в первый раз, что ли?»

Что такое Тайна, маленький Чарли понял рано. Тайна – дедушка и бабушка, родители отца; их нельзя поминать вслух. Тайна – причина, отчего Николас Бейтс выбрал долю старьевщика в теддингтонской «дыре». Вскоре у Бейтса-младшего появилась своя собственная Тайна. Да такая тяжеленная, что и с Нэлл поделиться нельзя – надорвется девчонка, не потянет.

«Батюшка! Матушка! Что со мною? У меня лицо течет !»

Кое-что про отцовские дела Чарли узнал, случайно заглянув в один из узлов. Сверху лежали женские вещи. На платье, порванном в двух местах, красовались пятна крови. После этого мальчик твердо решил, что не останется под родной крышей ни одного лишнего дня. Он бы давно уехал, хоть в Лондон, хоть за море, хоть к Веллингтону в Испанию – с негодяем Бони сражаться.

Если бы не Нэлл…

– Чарли, Чарли! Век бы слушала тебя… Жаль, не похож ты на Ромео. Тот был мальчишка, цыпленок, а ты – парень видный. Со стороны взглянуть, прямо гвардеец из дворца. Знаешь, как наши девчонки мне завидуют? Я бы и сама себе завидовала…

– Погоди, Чарли, я серьезно. Утром я говорила с отцом. Ты ведь знаешь, он о тебе и слышать не хочет. Даже в детстве нам играть не разрешал, помнишь? А сегодня… Он словно переменился. Хороший, говорит, Нэлл, твой парень, только непутевый. К делу бы пристроить, тогда и о свадьбе подумать можно. Я, дура, про театр заикнулась, а он: «Да лучше я тебя первому попавшемуся джентльмену продам!»