Юлия Латынина - Во имя государства (сборник)

Даттам неторопливо встал. Члены государственного совета глядели на него с опаской, как на живого покойника. «Ну все, – пронеслось молнией в уме Чареники, – если Даттам ссудит эти деньги, Руш не вернет ссуду и разорит храм. А если он не ссудит их, то Руш его арестует, как изменника. Хорошенько же Руш отомстил Даттаму за первое место варвара Идасси!»

– Государыня, – сказал Даттам, и каждое слово он выговаривал раздельно и веско, так что слово взлетало птицей к потолку и долго звенело в сводах и пролетах зала, – я немедленно ссужу эти деньги, как только первый министр Руш будет уволен. Потому что только в этом случае я смогу быть уверен, что храму тем или иным образом возместят предоставленный кредит.

– Это государственная измена, – вскричал Руш, – говорить такие слова!

– Успокойтесь, господин Руш! – улыбнувшись, промолвила государыня, – вы, скорее, должны гордиться, что за вас предлагают такие деньги. Подумайте, насколько это больше того, что вы получили от князя Ино Рваная Щека за голову Идасси!

Руш в возмущении вскочил.

– Ваша вечность! Это чудовищная ложь, и наверняка ее преподнес вам наставник молодого государя!

Государыня усмехнулась и обратилась к заместителю министра финансов.

– Господин Чареника, – сказала она, – не стоит ли перейти к следующему вопросу, о порядке совершения жертвоприношений в честь Исииратуфы, которые в Иниссе отличаются от общепринятого?

По окончании заседания государственного совета чиновники перешептывались, расходясь.

– Два быка сцепились рогами на узком мостике, – прошептал молодому Чаренике его тесть Арнак. – Как ты думаешь, кто из них победит?

– Ах, – ответил Чареника, – господин Руш всего лишь первый министр, а господин Даттам – хозяин крупнейшего кредитного учреждения империи, на банкнотах которого, по правде говоря, только и держится все наше денежное хозяйство. Если уволить Руша, не произойдет ничего, а если сместить Даттама, все финансы придут в негодность, цены на рынках подскочат в десятки раз, а государственные деньги погибнут.

– Глупый ты мальчик, – ответил тесть, – ты на все смотришь со своей финансовой колокольни. Ну какое государству дело, если деньги подешевеют в тысячу раз!

Сказал, а сам задумался: «А может, и вправду государыне Касии есть до этого дело? Вот уж покойный-то император даже слова такого не знал, – финансы. А государыня Касия… Что с нее возьмешь? Бабский ум короток, к тому же – простая крестьянка. Небось помнит еще, как босоногой на рынок бегала и плакала, если теперь за гуся нужно отдавать не одну розовую, а две. Может, она и вправду думает, как мой наивный зять».

Между тем, получив приглашение на вечернюю пьесу, Идасси оказался в изрядном затруднении. Вечером ему надо было идти в павильон Тысячи Превращений, а в чем?

Свое лучшее синее платье он надевал уже дважды; серый форменный кафтан лицеиста Бужвы было надеть решительно невозможно; была еще куртка, в которой он ходил на рынок, но не в зеленой же куртке вот с такой дырой на правом локте идти в павильоны? Стало быть, платье следовало купить.

Деньги у Идасси, как ни странно, были. Часть их хранилась под полом комнатки в небольшом тайнике, который время от времени пополнялся выручкой от продажи рыбы, другую же часть Идасси носил с собой в нательном поясе. Дело в том, что Идасси никогда не исключал, что ему придется спешно бежать на родину, и он всегда полагал, что легче бежать с деньгами, чем без денег. «Ведь если бежать с деньгами, – думал Идасси, – то чиновников на перевозах и заставах можно будет просто подкупить, а если бежать без денег, придется их убивать, а подкупленный чиновник – вещь куда менее заметная, чем убитый».

И теперь, поразмыслив, Идасси достал из нательного пояса пять серебряных монет, переложил их в карман и отправился на рынок. Он знал лавку старьевщика, где можно было купить хорошее платье за пять монет, а больше он положил себе не тратить, – государыня, не государыня, – все! Нечего деньгами швыряться!

Подходящее ему платье Идасси нашел в лавке на Красном Мосту. Этот мост был покрыт крышей, словно улица во дворце, и поэтому под крышу набилось множество всяких лавочек, где торговали всем, что можно съесть, носить и дарить. Кафтан, который присмотрел Идасси, был бежевого цвета с искусным серебряным шитьем по подолу. Одна из пуговиц у кафтана была обломана, но Идасси тут же сообразил, что если перешить сломанную пуговицу на пояс и потом перепоясать кафтан кушаком, пуговица будет совсем незаметна.

Идасси поторговался с торговцем, и из-за сломанной пуговицы ему удалось сбавить пол-ишевика.

Еще Идасси купил красивый бархатный кушак синего цвета и юфтяные сапожки, украшенные узором в виде листьев лотоса. Все покупки обошлись ему в четыре с половиной монеты.

На обратном пути ко дворцу Идасси шел улицей Ароматного Мира. Дойдя до поворота ко дворцу, молодой варвар вдруг остановился: впереди, чуть слева, глубоко за резными воротами и зеленью сада, сверкала репчатыми башенками флигелей городская усадьба господина Даттама и подымалась вверх круглая, похожая на яйцо кровля центральной башни, из которой, как говорили, колдун Даттам шпионит за небом. «Заходите» – вспомнил Идасси слова Даттама. А в самом деле, почему не зайти?

И Идасси перешел улицу и постучался в ворота.

Пустили Идасси внутрь довольно легко, и молодой слуга провел юношу по посыпанной песком дорожке к главному дому. Идасси спросил бывшего там монашка, где Даттам.

– Господин занят, – ответил монашек.

– Чем? – спросил Идасси.

– Труп режет, – ответил монашек и ушел.

Идасси принял эти слова за шутку и некоторое время стоял в приемном покое, вертясь и оглядываясь по сторонам. Размерами своими покой не уступал любому из дворцовых павильонов: малахитовые колонны зала вздымались вверх на высоту в пять человеческих ростов, золоченые светильники в форме львов умножались в бесчисленных зеркалах, и фигурка стройного широкоплечего юноши, казалось, терялась среди каменных квадратов пола, выложенного отполированным багровым базальтом, цветом точь-в-точь как волосы Идасси.

Идасси обошел зал, как любопытная рысь, а потом не выдержал и толкнул тяжелые створки бронзовых дверей. За ними начиналась терраса, уставленная легкой, плетенной из шелковой травы мебелью, и открытая дорожка уходила в сад, петляя меж желтых шубок цветущих рододендронов и одетых в белое слив.

Идасси оставил узелок с новым платьем на террасе и спустился в сад.

Запах в саду был странный, немного напоминающий запах лекарственной лавки, и, сойдя в сад, Идасси догадался, в чем дело. Чуть подальше, за деревьями, располагались ровные делянки невзрачных растеньиц, негодных ни для сада, ни для огорода. Большая часть растений была Идасси неизвестна, но в одном он узнал растущий в далеких горах «волчий смех», страшную травку, – с ее помощью шаманы ходят к богам, а люди умирают. «Стало быть, правду говорят в городе, – подумал Идасси, – что Даттам разводит в саду все яды, которые растут в ойкумене».