Юлия Латынина - Во имя государства (сборник)

Между тем действия Идасси удивили бы Даттама, имей он возможность наблюдать за маленьким варваром. Вместо того чтобы возвратиться во дворец, Идасси свернул вниз, к реке, и через полчаса взошел по мосткам на белую баржу с раздвижными бортами, колыхавшуюся у левой пристани. Баржа грузилась, – погрузкой распоряжался сорокалетний толстый капитан баржи, похожий на ананас.

Надобно упомянуть, что перед тем, как взойти на баржу, Идасси вынул из кармана широкий зеленый платок и повязал им голову, так, что его темно-рыжие волосы, похожие на черный чугун, чересчур раскалившийся в огне, были теперь скрыты под широкой повязкой, закрученной на затылке узлом в форме свиного уха.

– Добрый день, – сказал Идасси, подходя к капитану, – я хотел купить у вас красной смолки для благовоний и листьев опалового дерева для поминальной службы.

– Красная смолка кончилась вчера, – ответил тот, навострив уши, – а опалового дерева у нас не было.

– Но мой сосед Гуруш сказал мне, что покупал опаловое дерево у вас.

Тогда капитан сделал знак рабочим, чтобы они продолжали без него, и спустился вместе с Идасси в каюту.

– Что ты хочешь, – спросил капитан, – и как живет Гуруш?

– Гуруш сидит в Небесной Тюрьме за ограбление, – ответил Идасси, – но думаю я, что глупец, показавший на него, возьмет свои слова обратно. Я слыхал, что ты уходишь вниз по реке сегодня ночью, и хотел бы отправиться с тобой.

– Один?

– Один и с большим мешком. Я заплачу, как за двоих, а высадишь ты меня у Дараккского леса.

Капитан сморгнул. Дараккский лес начинался там, где столичная область переходила в провинцию Чахар. Лес пользовался дурной славой; в нем находилось не меньше десятка разбойничьих шаек, самой известной из которых была шайка Рагона Сушки.

– Уважаемый, – сказал капитан, – я вижу, вы не по годам умны и решительны. О какой двойной плате может идти речь! Почту за счастье провезти вас за так!

Идасси наклонил голову.

– Буду у вас в час Черного Бужвы, – сказал он.

Следующий визит Идасси нанес в неприметный беленый дом, стоявший в самом конце Лазоревого Квартала. Дверь ему открыл однорукий старичок с пронзительными глазами.

– А, это ты, маленький варвар! – сказал старичок. – Заходи.

Идасси прошел в маленькую комнату, набитую всяким барахлом: испорченными часами, богами со сломанными руками и ногами, обрезками проклеенных досок.

– Сделал ли ты, что я тебе заказывал? – спросил Идасси.

Старик выдвинул ящик стола и показал Идасси два паспорта, оба с голубой обложкой, и приложенные к ним подорожные. Один паспорт был на имя некоего Рамусы, другой – на имя Икены.

– Как видишь, – сказал старик, – все подписи и печати на месте, остается только выбрать тот паспорт, который ты пожелаешь, и проставить приметы.

– Я беру оба паспорта, – заявил Идасси, – два надежней, чем один.

– И какие же приметы писать в этих паспортах? – вскинул брови старик.

– Пиши в обоих: семнадцати лет, волосы черные, брови черные, рост высокий для своих лет, особых примет нет.

Старик еще раз оглядел Идасси: а волосы у маленького варвара, как мы уже упоминали, были довольно приметны. В полночь они казались черными, а в полдень – красными, и вернее всего было бы сказать, что эти волосы были цвета горной лавы.

– А деньги? – спросил старик.

Идасси вынул и показал ему двадцать ишевиков. Старик покачал головой.

– В чем дело, – спросил Идасси, – или мы с тобой договаривались не по десять ишевиков штука?

Старик помолчал и вдруг сказал:

– Неправильно ты поступаешь, маленький король, что бежишь от женщины.

– Ты меня узнал? – проговорил Идасси.

– Ах, мальчик, я никого не узнал, а только не так много в империи варваров, торговавших на рынке рыбой из императорских ручьев, о которых в последнее время столько шепчутся.

Идасси промолчал.

– И гак как мы сговаривались об оплате за паспорта, исходя из твоих доходов на рыбу, они стоили одну сумму, а исходя из твоей нынешней милости, они должны стоить втрое больше.

– Хорошо, – сказал Идасси и вынул из-за пазухи еще сорок ишевиков. Старик поспешно сгреб деньги в ящик стола.

– Пиши приметы.

Старик подсел и стал заполнять «лопух». Окончив, он посыпал листы песочком, потом аккуратно потряс их в воздухе и подал Идасси.

– А все-таки объясни, мальчик, зачем ты бежишь от собственного счастья?

– Сейчас скажу, – ответил Идасси. Он сложил листы и сунул их за пазуху. Когда его рука вновь вынырнула наружу, в ней на мгновение блеснул широкий, как акулий плавник, нож. Старик даже не успел вскрикнуть: нож вошел ему в горло, почти начисто перерезав шею, и Идасси отскочил, чтобы брызнувшая фонтаном кровь не задела его.

После этого Идасси вытащил нож, обтер его о скатерть и сунул обратно за пазуху. Он вышел в прихожую и еще раз проверил, заперта ли дверь. Вернувшись в комнату, он оттащил старика в угол. Свои деньги он забрал и сунул в карман, а потом начал долго и методично обыскивать комнату. Все деньги, бумажные, кожаные и монеты, которые нашлись, он взял себе. Платья же и кое-какую серебряную утварь сложил в сундук с лямками, стоявший тут же в комнате, навесил сундук себе на плечи и вышел задами к реке.

Никто не встретил его с сундуком в этот вечерний час, и Идасси утопил сундук в ближайшем же омуте. Смерть старого поверенного должна была походить на ограбление.

Эту ночь Идасси провел с государыней.

Он явился в павильон Облачных Вод к часу Скорпиона. На этот раз его ждали, – служанка пропустила его, улыбнувшись, без слов, и Идасси прошел в маленькую комнату, стены которой были затянуты в шелк, а у стены стоял маленький столик, уставленный холодными закусками и с запотевшим кувшином вина посередине. Государыня вышла к Идасси в простом белом платье, из-под которого виднелись маленькие ножки в атласных туфельках, и когда Идасси посмотрел на эти туфельки, ему показалось, что они ступают по его сердцу.

Идасси не помнил потом, о чем они говорили и что они ели, а только помнил, что в ту ночь он испытал такое счастье, которого не испытывал никогда и не думал, что такое счастье бывает. Даже если бы Идасси превратился в волка и своими зубами перекусил бы горло министру Рушу, – и то бы он не испытал такого счастья.

Было уже за полночь.

Темно-красные волосы Идасси разметались по подушке, и он лежал навзничь, закрыв глаза и улыбаясь ровными хищными зубами. Тонкие пальцы Касии гладили его грудь.

– Мне так хорошо, как никогда в жизни, – сказал Идасси.

– И мне, – отозвалась женщина.

Пальцы ее, спускаясь все ниже и ниже, наконец оказались у него между бедер, и Идасси почувствовал, как его пест вновь наливается соком и таращит свой глаз без ресниц и бровей.