Юлия Латынина - Во имя государства (сборник)

Андарз нехорошо усмехнулся, и в этот миг в дверь кабинета постучали. Вошел начальник охраны Шан’гар и что-то зашептал Андарзу на ухо. Андарз кивнул. Шан’гар поглядел на Нана и вышел.

– Я вижу, – сказал Нан, – что это не Шан’гар. Иммани и Амадию я встретил внизу…

– Господин Нан, – спросил Андарз, и его васильковые глаза сделались твердыми и холодными, как пластинки яшмы на его рукавах, – недавно один человек сказал мне, что указы Нарая приносят гибель стране. А теперь я слышу, что самый гнусный из этих указов написан его рукой. Как это понимать?

Молодой чиновник покраснел.

– Я вчера спросил вас, о чем с вами говорил Нарай: вы потешили меня историей зверька, именуемого «небесный огонек», и забыли сказать об Осуе?

– Господин Андарз, сейчас речь идет не об указе, а о лазоревом письме. Его взял не тот, кого вы арестовали.

– Вы хотите поссорить меня с моими домашними? Хотите, чтобы одних я арестовал, а другие сами перебежали к вашему начальнику Нараю?

Нан побледнел.

– Не выйдет! Достаточно того, что ему нечего больше опасаться!

– Я требую ареста Иммани! – заорал Нан.

Андарз хлопнул в ладоши. В двери кабинета образовался огромный Шан’гар.

– Унеси это, – распорядился Андарз.

Через пятнадцать минут во двор управы советника Нарая вошел рыжий варвар с мешком на загривке и известил:

– Подарок господину Нараю от господина Андарза!

Варвар сгрузил мешок и удалился. Вот прошло немного времени, и даже несообразительные стражники заметили, что мешок подпрыгивает да гукает, развязали его и достали, к своему изумлению, молодого судью Четвертой Управы, господина Нана, оплетенного веревкой, словно кувшин доброго вина, и с хорошей затычкой во рту.

Очнулся Шаваш не скоро, а очнувшись, обнаружил, что лежит в длинной спальной корзине и одеяло поверх него сшито из шелковой нижней юбки, а сверху, на ручке корзины, висит круглый талисман против лихорадки. Шаваш выглянул из корзины и сразу увидел, что он – в комнатке Таси, а сама Тася занимается за занавеской с посетителем, и этот посетитель удит в Тасе своей удочкой.

Шаваш нырнул обратно в корзину и стал смотреть сквозь щелку. По правде говоря, он сразу заметил, что в удильщике многовато жирка и удочка у удильщика более длинна, чем прочна. Вот мужчина подцепил один раз удочкой рыбку, а второй раз – не смог, попыхтел-попыхтел и ушел.

Когда тот ушел, Тася встала и отдернула занавеску, и тогда Шаваш заметил на окне хомячка Дуню: тот прихорашивался в бамбуковой клетке. Тася заглянула в корзинку и сказала:

– Ишь ты! Живой!

– И давно я такой? – спросил Шаваш.

– Вторую неделю, – сказала Тася, – удивительно, как ты не помер.

Шаваш долго соображал, а потом спросил:

– Откуда здесь Дуня? Я же его оставил в доме господина Андарза?

– А судья Нан принес, – откликнулась Тася. – Откуда, ты думаешь, эта корзинка? Хозяйка хотела тебя выкинуть, в тот же день, а тут явился Четвертый Судья. Дал на корзинку и лечение, знахаря привел. Сказал: «У Андарза он сдохнет, у сестры ему будет лучше». Вручил хозяйке деньги и пригрозил, если что, арестовать за нарушение святых уз между сестрой и братом. Приходил здесь, сидел: один раз ты визжал, так мы в тебя вместе лекарство пихали.

Шаваш слабо прикрыл глаза. Значит, ему не почудилось: молодой судья и вправду сидел у постели.

– Эй, – сказал Шаваш, – а когда я заболел, при мне была бумага: что с ней стало?

– А ничего, – сказала Тася, – я взяла ее и сунула в коробку для притираний, ничего, никто не стащил.

Шаваш помолчал.

– А когда я кричал в бреду, – о чем я кричал?

– Глупость всякую кричал, – сказала Тася. Отвела глаза и прибавила: – Говорят, у Андарза домоправителя ограбили. А он будто бы отрицает.

– А что, когда судья Нан был рядом, я тоже глупости кричал?

– Нет, – сказала Тася, – при Нане ты глупостей не кричал.

В это время дверь растворилась, и на пороге показался судья Нан, завитой и надушенный. В руке чиновника была корзинка. Из корзинки торчала печеная свиная ножка и несколько коробочек, из тех, в которые кладут сласти.

– Проснулся, – сказал Нан.

Снял с пояса кошелек, протянул Тасе розовую и промолвил:

– Иди-ка вниз и принеси ему бульона.

Тася вышла, а чиновник остался стоять и кротко смотреть на мальчишку. Шаваш хотел что-то сказать, но не смог. Ему было уютно и хорошо, как жуку в норке. Еще никто не покупал ему спальной корзинки и одеяла. Прошло минуты две: Тася вернулась с бульоном.

– Хорошая у тебя сестра, – сказал чиновник. Шаваш на это промолчал, и чиновник, чуть улыбнувшись, добавил: – Живи у нее, пока не встанешь на ноги. Лекарь тебе неделю запретил выходить на улицу.

– А как же господин Андарз, – спросил Шаваш, – он не гневается, что меня нет в доме?

Нан страдальчески приподнял уголки бровей: Шаваш вдруг увидел, что молодой судья страшно устал и – горюет.

– Лежи здесь, – сказал чиновник.

И ушел. Тася и Шаваш остались одни.

– Странно, – сказал Шаваш, – чего это он обо мне заботится?

– Ты не думай, Шаваш, что он на тебя положил глаз, – проговорила девица, – он не из таких, которые любят мальчиков, – и, застеснявшись, поправила вышитый мешочек меж грудей.

– А что, – сказал Шаваш, – сокол его лучше гоняется за дичью, чем у утрешнего?

– Ну никакого в тебе стыда нет, – всплеснула ручками Тася.

Потупилась и призналась:

– Гораздо лучше.

Вечером к Шавашу зашла хозяйка и рассказала, между прочим, что воров, ограбивших усадьбу эконома Андарза, замели, и что сделал это не кто иной, как Четвертый судья Нан. Он давно подозревал, что десятник «парчовых курток» Ивень замешан в разных подлых делах, учредил поиск, и что же? В поленнице при его шестидворке нашли разломанный на части сундук!

Поначалу Ивень признался в вымогательствах и убийствах, но про сундук уверял, что его ему утром продали на дрова. Советник Нарай был разъярен, лично драл Ивеня и сухим и соленым, через полчаса Ивень сознался и в сундуке, и в убийствах, и в грабежах, и если бы потребовали признаться, что он скушал черепаху Шушу из государева сада, он бы и в этом охотно признался. Эконом Амадия тоже признал в Ивене грабителя, хотя рожа у него была, говорят, при этом несколько изумленная.

Хозяйка сказала, что вчера Ивеня казнили большой секирой, а товарищей его отправили в каменоломни.

– Так что не понадобились твои одиннадцать золотых, – сказала хозяйка, – и очень хорошо, что не понадобились. Это ведь такие люди, они бы никогда от Таси не отстали. Страшные люди: брали доносы, написанные советнику Нараю, и вымогали деньги в свой карман.