Мария Гинзбург - Погасить Черное Пламя

– Да я вижу! Она колдовала и сейчас, здесь такие вибрации Цин были! – ответил мандречен.

«Не солдат», поняла Танабигой. – «Армейский маг. Чувствительный к мертвой силе».

Плохо, очень плохо.

«И еще говорят, некроманты редко рождаются», подумала Танабигой. – «Нас здесь трое собралось».

– Что ты делала, Танабигой? – спросил Воарр. – Какие чары накладывала? Зачем?

– Вы здесь не видели сепаратистку? – добавил мандречен. – Их было двое, одной удалось бежать. Может, она этим переулком проскользнула к лесу?

Воарр кашлянул и сказал:

– Госпожа Танабигой слепа.

– Она могла почуять, – возразил маг. – Тому, кто смог остановить Разрушителей, глаза не очень-то нужны.

– Нет, – сказала старая эльфка.

«Осторожнее, Тана, осторожнее, он сканирует твою ауру и ждет хоть словечка лжи. Какой сильный маг. Наверняка полукровка».

– Я не заметила никого, кто бежал бы к лесу. А что насчет чар…

Танабигой извлекла из кармана старого, ношеного, но еще целого волчьего полушубка гладкий тяжелый шар.

– Многие бежали от леса. Я упала, меня кто-то толкнул, – пояснила она. – Мой магический шар выбросил порцию Цин, когда ударился о мостовую.

– Извините нас, – сказал Воарр. – Пойдемте, господин офицер.

Его заперли в подвале. Судя по всему, это был не карцер, а погреб, в котором хранились припасы. Здесь было сухо, прохладно, и пахло копченостями, тимьяном и вином. Поверх этого призрачного эха прошлого, намертво пропитавшего собой камни кладки и глиняный пол, кое-где потрескавшийся, в подвале присутствовал и другой запах. Неприятный, мертвый. Зигфрид не смог определить, что это, но настроения этот аромат совсем не повышал. Как выяснилось, эльфы, которые мастерили клетки для диких зверей, и эльфы, которые копали погреба, никогда друг с другом не встречались. В окно под потолком, на которое он мог запрыгнуть даже не разбегаясь, свободно пролез бы вервольф, не то что татцель. Выбить решетку на окне было по силам даже молодой лисице.

Оборотень хорошо представлял себе, что ждет того, кто пытался уничтожить Железный Лес. До Мидинваэрна оставалось два дня. Зигфрид не сомневался, что ему на празднике отведена особая роль. Насыщенная, яркая и короткая, но требующая от исполнителя всех его жизненных сил. Но Зигфрид не стал прыгать на окно. Причина была не в трех болевших ребрах и не в до сих пор саднившем горле. И ребра, и горло, и звон в голове, которой эльф колотил оборотня о железную от мороза землю, прошли к вечеру первого дня.

Можно было бежать. Зигфрид не сомневался, что доберется до Цитадели, хотя между бывшим химмельриттером и крепостью пролегло не меньше двух тысяч верст. К весне он достиг бы цели, измученный, отощавший, но живой. Но что дальше? Сочувственные – и презрительные – взгляды товарищей, неизбежный допрос у Эдмунда, Первого Химмельриттера. Зигфрид не был первым химельриттером, пережившим свою гросайдечь. Такое уже случалось и раньше, хотя такие случаи за всю историю существования Цитадели можно было перечесть по пальцам одной руки. Но Зигфрид был единственным, кто уцелел в этом самоубийственном походе на Железный Лес. Эдмунд не смог бы признать виноватым в гибели своих лучших наездников императора Мандры, и виноватым назначили бы Зигфрида. Стоило ли менять сухой и достаточно уютный погреб на камеру, строители которой знали, что может остановить оборотня, а смерть на жертвенном костре Мидинваэрна – на виселицу в Цитадели?

Ночью Зигфриду приснилось, что он борется со змеем. Оборотень был в своей звериной ипостаси, и с наслаждением рвал, грыз и кусал чешуйчатое тело. Когда кольца чудовища расслабились, и труп раскинулся перед ним во всей красе, Зигфрид увидел, что он убил Черное Пламя. Оборотень хорошо запомнил его внешность, пока дракон сидел на Инкубаторе, и не мог ошибиться. Восторг захлестнул его. Татцель уперся лапами в разорванную грудь поверженного врага и завыл, исполняя победную песнь.

На этом месте сон Зигфрида прервали. Кто-то открывал дверь в погреб, и несмазанные петли яростно заскрипели.

– Успокойся, ради Мелькора, – произнес из темноты чей-то испуганный голос.

Громыхнула жестяная миска, Зигрфид ощутил запах сырого мяса и воды.

– А вот и твоя еда, не надо было так шуметь. Ты же все понимаешь, – продолжил голос. – Перестань, ведь мандречены ищут и тебя тоже. Тебя казнят за то, что ты не выполнил задание. Поешь и спи.

Спросонья оборотню показалось, что говоривший использует почти забытый диалект, на котором говорили в глухих деревушках к югу от Фишервега. Но Зигфрид понял, что говоривший использует свой родной язык, по странному совпадению так похожий на неречь.

Дверь закрылась. Оборотень подошел к миске и напился. Есть он не стал – не хотелось. Он устроился в углу камеры, положил голову на лапы и заснул, на этот раз без сновидений. Остроконечные уши расслабились. Только кисточки на них чуть подрагивали в такт дыханию Зигфрида фон Татцельберга, брата последнего графа Боремии, в чьих жилах текла нечеловеческая кровь.

Полоса лунного света из окна требища медленно ползла по полу вслед за катящейся в черной высоте луной. Дотянувшись до изножья кровати, на которой в беспокойном сне метался Эназерел, свет зацепился за складки одеяла, загустел, приобрел очертания размытой фигуры. Существо провело прозрачной рукой по волосам эльфа, слипшимся от пота. Эназерел улыбнулся во сне. Силуэт медленно склонился над воспитуемым номер шестьсот восемь. Ночной посетитель был слишком занят, чтобы оглядываться по сторонам. Иначе он заметил бы, как из-под соседней кровати медленно вытекает лужица черного, непроглядного мрака. Тьма скопилась перед тумбочкой. Резко, хлестко, как лук, когда стрелок спускает тетиву, распрямилась.

Серебристое существо тоненько взвыло и бросилось к окну. Темный страж протянул длинную, тонкую руку, чтобы схватить его за волосы, но не успел. Гость был уже на полпути к свободе и спасению. Вдруг он тихонько пискнул и рухнул на пол студенистым сгустком. Тьма неторопливо подползла к нему и накрыла собой.

– Дренадан? – раздался неуверенный голос эльфа.

Волхв обернулся. Лайтонд стоял рядом с ним. Дренадан заметил, что эльф держит руки так, чтобы в любой момент можно было метнуть заклинание.

Лайтонду казалось, что он уже привык к своеобразию, с которым Дренадан выполнял любые свои обещания. Но в очередной раз выяснилось, что предсказать действия жреца Смерти невозможно. Вечером, когда Дренадан отказался отпустить эльфов в лагерь ко всем остальным под предлогом того, что они чем-то больны, жрец заставил обоих выпить какой-то невыносимо горький отвар. Лайтонд не смог заснуть всю ночь. Судя по тому, как кряхтел и беспокойно ворочался Эназерел, на него отвар произвел такой же эффект. Утро застало воспитуемых за старинной эльфийской игрой в рифмы. Лайтонд, как выпускник Линдалмара, уверенно побеждал, Эназерел беззлобно огрызался. Норму по шитью рукавиц они после этого не выполнили оба, за что получили каждый по пять плетей.