Мария Гинзбург - Погасить Черное Пламя

– Я же говорил им никогда не заниматься политикой! Как они посмели нарушить мой завет!

Королева грустно улыбнулась.

– Послушай, мы, темные эльфы, тоже никогда не занимались политикой. Но теперь политика занялась нами – и твоими детьми тоже. У них не было выбора, как и у нас.

– Мне кажется, я этого не переживу… – выдохнул Разрушитель.

К помосту приблизилась пара – высокий мужчина с наглухо забинтованным лицом и его подруга, чье лицо скрывал капюшон дубленки. «Могли бы уже и не прятаться», подумала Ниматэ. Мимо помоста уже не раз проходили эльфы без шапок, с характерными для Ежей рваными, неровными стрижками. Но мандречены не предприняли не единой попытки кого-нибудь задержать.

– Мне кажется, я тоже, – ответила королева и подняла руку для благословения.

Парочка поклонилась, мужчина только обозначил движение. Ниматэ и не ожидала настоящего поклона от того, кто был недавно ранен в голову.

– Он был твоим единственным сыном? – спросила королева у Разрушителя, делая благословляющий жест в сторону раненного партизана.

– Да, единственным моим ребенком, – кивнул Игнат. – Мы давно не общались, но я знал, что он жив и с ним все в порядке, и это давало мне силы.

– Но, говорят, был и мальчик, которого ты воспитал? – уточнила Ниматэ. – Сын твоей жены от ее первого мужа?

– Я никогда не любил не его, но никогда и не обижал, – сказал Игнат.

Ниматэ оценила это признание из уст того, кто был призван для массового уничтожения эльфов и первую половину жизни только этим и занимался. А ведь его пасынок был чистокровным эльфом.

– Я уважал в нем того великого воина, которым был его отец, – произнес Разрушитель.

Ниматэ, вздрогнув, покосилась на мужа. Слишком слова Разрушителя напомнили ей отношение Моруско к Ваниэль. Но король сидел достаточно далеко, чтобы не слышать их негромкого, вполголоса, разговора.

– Да и тогда, после войны, каждый ребенок был во благо, – продолжал Игнат. – Марфора любил его дядя. И Змееслав очень любил брата.

Девушка, подруга раненного эльфа, тем временем почтительно опустилась перед королевой на одно колено, наплевав на то, что ее полы ее богато украшенной дубленки макнулись в грязь.

– Я слышала о том, что Марфор сделал для нас. Ты можешь им гордиться, – сказала Ниматэ, в который раз поднимая руку для благословения.

– Хвала богам, что хоть Марфор остался жив, – произнес Игнат. – Люди погибают тогда, когда умирают все, кто их знал.

Девушка в этот момент поймала руку Ниматэ. Королева с трудом сдержала брезгливую гримасу. Она ощутила в руке что-то холодное и круглое.

– Ты переживешь это, – глухо, так, что ее услышала только Ниматэ, произнесла девушка.

Поднявшись на ноги, она уступила место колоритной парочке – рыжему высоченному эльфу и его крохотной, словно куколка, подружке. Королева благословила их. Затем медленно поднесла руку к груди и раскрыла ладонь.

На ней лежал медальон в виде змея, кусающего себя за хвост.

Ниматэ подалась вперед, ища девушку взглядом, и успела увидеть ее. Эльфка уходила прочь, переговариваясь со своим товарищем, чье лицо скрывала не первой свежести повязка.

Королева крепко сжала медальон в ладони, словно боялась, что он растворится, исчезнет. Темные эльфы, как и все их сородичи, считали Ящера злым богом. Мандречены относились к богу Смерти со спокойным уважением. Но так или иначе, Ящер был богом, который держит свое слово, и Ниматэ в очередной раз убедилась в этом. «Какое счастье, что Ваниэль еще не успела выполнить то, ради чего предназначена», подумала королева. – «Ведь после этого он перестанет защищать ее».

– Игнат, – обратилась она к Разрушителю. – А ты можешь обратиться к своему богу и поблагодарить его? От меня?

Игнат в первый раз за все это время посмотрел ей в прямо в лицо. Ниматэ увидела, что его глаза не изменились. Они остались двумя обломками пронзительно голубой, мертвой бирюзы в темных прожилках.

– Мой бог слышит каждого, кто обращается к нему, – ответил Разрушитель мягко. – Ты можешь сделать это сама.

Королева подняла голову к небу, а потом, сообразив что-то, устремила взор в землю и что-то горячо прошептала.

Глиргвай разлила по кружкам подогретое с пряностями вино.

Когда компания вышла с площади, Глиргвай пригласила новых знакомцев зайти. Отдохнуть и собраться с силами перед возвращением в таверну Мораны. Застеснялся только Кулумит – ему не хватало духу войти в дом грозного Разрушителя. Но, увидев, что Ваниэль и Марфор не возражают, согласился и он. Многочисленные подмастерья и сам хозяин еще не вернулись.

В кухне, как и во всем доме, гости оказались одни, и это очень взбодрило рыжего эльфа. Выйдя с площади, Кулумит ощутил легкость и подъем сил, словно сбросил тяжкий груз, который нес так давно, что уже позабыл о нем. Судя по спокойным, просветленным лицам друзей, они испытывали схожие чувства.

Марфор сделал несколько глотков. Глинтвейн удался Глиргвай на славу, о чем он не преминул телепатировать эльфке.

– Спасибо, – буркнула та. – А можно спросить?

Марфор кивнул, с интересом глядя на нее.

– Зачем ты рассказал Тирбену… Игнату… о смерти твоего брата именно сейчас? – осведомилась Глиргвай. – Ты хотел, чтобы мы все погибли там, на площади?

Марфор хотел оветить, что артефакт жег ему руки, что Игнат имел право знать о смерти сына, и вдруг понял, что это все – пустые отговорки, которыми он загораживал сам от себя реальность. «Я хотел, чтобы он убил меня», тяжело и ясно подумал Марфор. – «Что было бы с вами потом, мне было все равно». Тэлери задумчиво покосился на Кулумита. Тот с интересом рассматривал что-то на дне своей кружки. Синергист то ли не услышал его мысль, то ли деликатно сделал вид, что не услышал. Марфор хотел телепатировать ему, что Игнат сумел бы разорвать связывающую их клятву… но не стал.

Да и беседа с Разрушителем оказалась совсем иной, чем предполагал Марфор.

Игнат невозмутимо воспринял всю галерею образов, которую передал ему пасынок. Ночь, засада, огромные ямы, кровь и крики умирающих гросайдечей. Он поднял руку – Марфор следил за его жестом с облегчением, в котором тогда не признался самому себе.

– Мы умираем тогда, когда о нас уже никто не помнит, – сказал Разрушитель медленно и потер подбородок, заросший жесткой щетиной. – Друзья будут помнить Славу… Но не так, как ты. Он очень любил тебя, вы с ним много играли.

Марфор разглядывал половицу у себя под ногами. Сучок вывалился, и на эльфа смотрел черный глазок пустоты.

– Если я убью тебя, Змееслав погибнет быстрее, – сказал Игнат. – А Туимакирис…

Марфор вздрогнул. Он редко думал о матери – это делало его слабым, как он считал. Лишь иногда, в снах, которые эльф не мог контролировать, он видел ее улыбку и мягкие руки. И просыпался в слезах, за которые ненавидел себя.