Юлия Латынина - Колдуны и министры

Киссур словно налетел на камень с разбегу.

– Что вы говорите? Я… волею государя…

Старик засмеялся.

– Месяц назад, – сказал он, – был бунт в столице. Позавчера – позавчера наместник Кассанданы прислал мне вот этот пакет. В Кассандане, видите ли, неурожай, и он не сможет заплатить в этом году налоги, а иначе, как предупреждает он, население провинции будет разорено, и ответственность за возмущение народа падет на мою голову. Сегодня такое же извещение прислал мне наместник Чахара…

Белокурый юноша в алой ферязи презрительно сощурился, и рука Киссура, машинально, легла на пояс с трехцветной каймой – цветов солнца, неба и ночи, – на то место, где чиновники всегда подвешивают печать и тушечницу, и где вопреки уложениям у нового первого министра висел меч.

– В Чахаре отличный урожай, – вдруг взвизгнул Арфарра, – при Нане все платили налоги! Ханалай! Ханалай взбунтовался первым, потому что глупее других! А теперь каждый будет делать то, что ему кажется выгодным в собственных глазах!

– Я вразумлю их, – возразил Киссур.

– Кто вы такой, чтобы вразумлять? – спросил Арфарра. – Вы – выскочка, и я – тоже! Вчера ради вас был брошен в тюрьму Нан, завтра ради вас казнят половину высших чиновников, а послезавтра, пожалуй, казнят и вас самого! Каждый думает: когда падают горы, где уж уцелеть муравью? Вы и я имеем не больше прав на это место, чем разбойник Ханалай. Вы можете обманываться по этому поводу, государь может обманываться по этому поводу, – цены на рынке не обманешь!

– Я запрещу рынок, – процедил сквозь зубы Киссур.

– Ба, – засмеялся Арфарра, – рынок можно запретить, но цены-то останутся.

Глаза Киссура стали круглые от бешенства и изумления.

– Вы, – продолжал Арфарра, – обвиняли господина Нана в разорении государства! Хоть один наместник при Нане бунтовал или уклонялся от налогов? Полюбуйтесь: за две недели при вас случился бунт в столице и три непочтительности в провинциях: и это еще только начало! Вы разбили ойкумену, словно яйцо!

Киссур, как был, в своей красной ферязи, сел на ковер, закрыл лицо руками и ничего не говорил. Арфарре вдруг стало жалко юношу. Он выбрался из кресла и встал у него над плечом.

– А что, – проговорил Киссур негромко, – смерть моя что-то исправит?

– А что, – спросил Арфарра, – если разбить второе яйцо, – это починит первое?

Киссур встал, тряхнул головой, оправил пояс с трехцветной каймой.

– Это хорошо, – сказал Киссур, – что смерть моя ничего не исправит, потому что я все равно бы не убился.

Помолчал, повернулся и вышел.

Услышав о недостойном поведении Ханалая, к государю явились послы от западных горцев. Послы сказали, что племя их давно мечтает быть в числе подданных империи, и горит желанием оказать государю услугу – расправиться с мятежником Ханалаем. В награду за услугу горцы просили позволения поселиться в провинции Чахар, и иметь на прокорм третью часть чахарских доходов и земель.

– Ибо, – сказали послы, распростершись крыжом, – по невежеству своему наш народ не умеет обрабатывать землю.

Государь сказал горцам, что он не нуждается в них для войны с Ханалаем. Тогда горцы сказали, что это хорошо, но что они все равно хотели бы поселиться в провинции Чахар и иметь на прокорм треть чахарских земель и доходов. Тогда государь сказал, что ему очень не хотелось бы, чтобы к нему обращались с подобными просьбами. Тогда послы горцев сказали, что им очень не хотелось бы обращаться с подобной просьбой к Ханалаю.

Государь заколебался. Первый министр Киссур заявил, однако, что не намерен отмечать год своего вступления в должность дурными предзнаменованиями. Он взял отряд конников в пять тысяч человек, провел этот отряд по горному перевалу, по которому не ходил никто, кроме привидений и контрабандистов, зашел горцам в тыл и разрешил проблему западных горцев полностью и бесповоротно.

Перед отъездом Киссур пришел к советнику Арфарре и попросил наложить на него какой-нибудь зарок: не есть, например, кур по пятницам, или не ездить на вороном коне, или что-нибудь в этом роде. У предков его было принято ради победы давать такие зароки. Арфарра подумал и наложил на Киссура зарок: чтобы ни случилось, не взимать никогда самому налоги с провинции Кассанданы, смежной с Чахаром.

После победы Киссур собрался навестить мятежника Ханалая, но тут близ соседней провинции Соним тоже объявились желающие стать подданными империи. Шестьдесят тысяч их подошло к Бирюзовой реке; князь их явился в лагерь Киссура и сказал, что народ его хочет переправиться через реку и выразить покорность государю. За выражение покорности он просил для своего народа – треть доходов с земель по ту сторону реки, а для себя просил должность наместника.

Киссур выслушал его молча, швырнул ему под ноги дырявую корзину и сказал:

– Собери свои дрянные слова в эту корзинку и убирайся. Или ты не знаешь, собака, что государь Страны Великого Света, – самый великий владыка в мире, что одной ногой он попирает небо, а другой землю, и от слова его расцветают сады и колосья наливаются золотом?

Князь плохо разумел по-вейски, и толмач перевел ему речь так:

– Или ты не знаешь, собака, что господин Страны Великого Света – самый удачливый князь в мире, и что в великом Государевом Шатре от одного золотого колышка до другого пролегает дневная кочевка, и благодаря его удаче осенью в лесах по колено желудей и по локоть орехов?

Горец ответил:

– Я слыхал про государеву удачу, но, видать, государь в чем-то прогневал богов: съел зимнюю пищу в летнее время, или выпил кислого молока, не сходя с коня, – потому что со времени опалы господина Нана люди повадились дергать золотые колышки государева шатра.

– И потом, собака, – прибавил горец, – у меня шестьдесят тысяч войска, а у тебя – семь.

Киссур задумался и сказал, что он даст на это ответ завтра, но вместо ответа сам переправился через Бирюзовую Реку. Конники Киссура разгромили варваров, а наглого невежественного князя Киссур своей рукой убил в поединке, не желая, чтобы его чудесные доспехи достались какому-нибудь простолюдину.

Как мы помним, эти варвары ничего не хотели, кроме как изъявить покорность государю. Когда они увидели, что удача государя осталась при государе, они раскаялись и даже хотели избрать Киссура своим князем. Киссур отказался, но всех, кого он не убил, он взял в свои войска.

Kuccyp cтал расспрашивать варваров, как они решились на войну с империей, и ему рассказали следующее: далеко на запад, по другую сторону гор, течет большая река. Раньше у этой реки была огромная пойма, а в пойме жил народ по прозванию «черные шапки». Они жили рыбой и водяной птицей, и устраивали на воде грядки из плетеных ветвей. Это был мирный народ, и ни соседям не было дела до «черных шапок», ни «черным шапкам» до соседей, потому что соседи не могли поживиться «черными шапками» в их болотах, а «черные шапки» не ходили в степь, где не было рыбы и плетеных водяных грядок.