Алексей Молокин - Злое железо

Тотчас же ситуация вокруг меня изменилась. Чьи-то руки заботливо взъерошили мне волосы, отчего ссадины сразу перестали болеть, в раскрытый кофр, чуть было не растоптанный нежными и не очень женскими ножками, посыпались монетки и, по-моему, даже какая-то снедь. Обитатели рынка наперебой старались сделать дружка дружке какое-нибудь доброе дело, не забывая и про меня тоже, что было весьма кстати, хотя и немного утомительно. Потом все пригорюнились словно по команде, тихие печальные вздохи зашелестели под раскачивающимися вершинами пальм, в зарослях бамбука, лопухов и древовидных подорожников. Благодаря доброй Талье я получил передышку и начал прикидывать, как мне отсюда выбраться. Но тема опять сменилась.

По тому, как только что печальные горожане и торговцы дружно приступили к наведению порядка на разгромленном рынке, я понял, что теперь у руля стоит крепкий мужик Мотрей, прозванный Тихушником.

Не верьте, что Днепрогэсы и прочие пирамиды построены трудолюбивыми рабами, рабы не бывают трудолюбивыми, человек, который делает свое дело с удовольствием и добровольно, – уже не раб. Так вот, приводить в порядок потрепанный действиями коллег-богов рынок Мотрей принялся с удовольствием и добровольно, руками продавцов, посетителей и охранников, естественно, поскольку своих у него не было. Кроме того, у нас всегда так – с энтузиазмом, но чужими руками. Так что наш это бог, русский, по повадке видно. Не понимаю, как мне удавалось играть музыку трудовых будней, но ведь удавалось же! Хотя сила убеждения бога была настолько велика, что хотелось бросить гитару и немедленно прибить какую-нибудь оторванную доску или засыпать яму. Или хотя бы пальму спилить – вон их сколько из земли выперло! В общем, совершить что-нибудь общественно полезное. Впрочем, пальмы уже пилили и без меня. Мужики, торговавшие на рыночных задворках всяческой хозяйственной мелочью, ну там, топорами, напильниками, автокранами и экскаваторами, побросали свои торговые точки и дружно бросились на штурм нетипичной для наших широт растительности. Только щепки летели да трещал бамбук. В общем, шумел папирус, пальмы гнулись. По рынку, вздымая клубы пыли, носились стаи недавно сексуально, а сейчас хозяйственно озабоченных женщин с метлами, вениками и тряпками в руках. Радостно пели дети, собирая рассыпавшиеся по полу продовольственные товары. Короче говоря, трудовой порыв, инициированный Мотреем Тихушником, был всем порывам порыв.

Но вот наступила очередь Прошки Зачинщика, и трудолюбие с народа как рукой сняло. Трудолюбие, но не энтузиазм. Народ вокруг меня принялся ругаться. Сначала беззлобно, просто подначивая друг друга, потом распаляясь и входя в раж. Рынок просто захлестнуло диким матом, в основном довольно примитивным, такое и без божественного вмешательства в нашем городе частенько случается. Визгливые женские голоса выкрикивали ругательства, им вторили пронзительные детские вопли, и все это сопровождалось буханьем тяжелого мужского мата. Шум стоял чудовищный. Только вот количество никак не желало переходить в качество. Наверное, поэтому в воздухе снова замелькали метлы, лопаты, заревели заглохшие было бензопилы. Где-то завизжали пронзительно и болезненно. Начиналась свалка. И тут в дело вступил Егорий Защитник.

Ругань не прервалась, просто она стала, как бы это сказать, целенаправленной. Ругали правительство, американцев, незаконных иммигрантов, Газпром и еще кого-то. Это тоже было бы обыкновенно, если бы не то обстоятельство, что отчаянно матерящиеся люди стали строиться в колонны, вооружаясь подручными предметами, в числе которых было десятка два автоматов и дюжина гранатометов. Забавные, однако, товары встречаются иногда на городских рынках. Гитара моя бедная ревела, как десять полковых оркестров сразу.

Разбившиеся на боевые подразделения посетители рынка дружно замаршировали к воротам, с энтузиазмом горланя строевые песни. Особенно мне понравилась команда боевых бомжей, вооруженная бутылками стеклоочистителя «Пафос» со вставленными в горлышки запальными фитилями. Некоторые из бойцов выдергивали фитиль и, не сбиваясь с шага, не ломая строй, делали глоток, после чего, воодушевленные, продолжали свой марш. Все это напоминало фольксштурм или игру «Зарница» в сумасшедшем доме. Наконец рынок опустел, только откуда-то с проспекта доносилось неразборчиво не то «Не плачь, девчонка», не то «Уймись, мамаша». Наконец все стихло.

Я наконец изловчился отклеиться от гитары и запихнуть ее в кофр. Боги, наверное, были довольны, я в целом – тоже. Надо же, жив остался!

Подобрав несколько уцелевших кокосовых орехов, ананас и связку сосисок, я сунул их в пакет и на дрожащих ногах поплелся домой. Умеют все-таки зажигать эти боги, это вам не «Раммштайн» какой-нибудь, или, не приведи господи, «Slipknot».

Ветер теребил пальмовые ветки, разбросанные по рыночной площади. На решетчатых воротах висела написанная от руки табличка «Рынок закрыт, все ушли на фронт», под табличкой, выставив вперед обмотанные тряпьем культи, сидел инвалид в телогрейке и просил милостыню. Все как взаправду, подумал я.

Нет худа без добра! По дороге домой я обнаружил развороченный, с выбитыми стеклами пивной киоск. Все правильно, где война, там непременно заводятся мародеры. И пускай инициированная Егорием Защитником войнушка не имела настоящего продолжения, то есть закончилась сразу, как только я прекратил играть на гитаре, свойственные смуте безобразия уже начались. Это была, так сказать, мелкая экспроприация местного значения, грабители даже не успели разворовать все. Наверное, поддались общему порыву и вместе с хозяевами торгового бизнеса влились в стройные колонны завербованных Егорием добровольцев. На земле валялись раздавленные упаковки жвачки, сникерсов, надорванные блоки сигарет, какие-то газеты и прочая чепуха. Конечно, становиться мародером на старости лет нехорошо, но я не стал морализировать, а обрадовался, прихватил с собой несколько пластиковых бутылок с пивом из числа тех, что уцелели, нераспечатанный блок «Честера» и двинулся домой. Не дожидаться же мне, пока хозяева киоска вернутся с несостоявшейся войны, в самом деле. Кроме того, поскольку виновники переполоха обосновались в моей – или бывшей моей – гитаре, я счел себя вправе рассчитывать на небольшую компенсацию. Мы, барды и маркитантки, по традиции, всегда следуем в хвосте армии, прихватывая все, что плохо лежит. Такая у нас сложилась за долгие века репутация, приходится соответствовать, понимаете ли. Все барды – пьяницы и воры, а маркитантки сами понимаете, кто. Зато мы, как правило, остаемся в живых и не прочь доставить друг дружке удовольствие, если, конечно, обстоятельства благоприятствуют. Правда, сегодня мне с маркитантками не повезло, ладно хоть пивом разжился, и то хорошо.