Дмитрий Тедеев - Бусый Волк

– Я не лгу, – усмехнулся Мавут. – Зачем бы? Ложь – оружие слабых. А я и тебе силу обрести помогу.

– Обойдусь как-нибудь. Других дурней поищи.

– Экий ты… Не хочешь, стало быть, о себе побольше узнать?

Мавут хотел говорить ещё, но встретил помеху. Кто-то встал позади Бусого, и Мавут увидел его. Поднятая рука стала крылом, птица щёлкнула клювом, каркнула, силясь пообещать что-то страшное, и её унесло прочь.

– Ну что ты, маленький, что ты… – Голос Соболя показался Бусому бесконечно родным, он успокаивал, согревал изнутри, избавлял от колотившего озноба. – Всё хорошо. Мы с тобой. Это сон страшный был. А на самом деле – всё будет хорошо.

Бусый открыл глаза.

– Мавут… Это не просто сон был… Ко мне Мавут приходил… Сказал, всех убьёт… он про вас… кто мешать ему вздумает… всех!

– Не убьёт, – сказал Соболь. И усмехнулся. Очень нехорошей, жёсткой усмешкой. Бусый понял вдруг, что спугнуло Мавута. Дед не просто разбудил его, Бусого, он сделал что-то ещё. А Соболь повторил: – Не убьёт. Кишка тонка.

– Дедушка…

– Точно говорю. Я тебя хоть раз обманул?

Соболь в самом деле никогда не обманывал. Бусый прижался к родному теплу и закрыл глаза. Сон и явь беспорядочно кувыркались, на миг стало страшно снова засыпать: если Мавут сумел пробраться в его мысли, значит, придёт и ещё?.. Вот прямо сейчас?..

Но Соболь не разнимал рук, и Бусый провалился в сон. Без всяких на этот раз сновидений.

– Так дело не пойдёт, – сказал Соболь. – Я же не всегда над тобой сидеть смогу, когда спишь. Ты храбрый парень, но он тебя, того гляди, совсем замучит.

Бусый проснулся, когда солнце стояло уже совсем высоко. Его разбудил запах. Оказывается, Итерскел успел на удочку, просунутую сквозь береговые кусты, добыть стоявшего в суводи [40]здоровенного язя. И не только добыть, но и запечь его в золе костра, в молодых черёмуховых листьях. Бусый сел и почувствовал во всём теле боль и ломоту. «Как палкой побитый…»

– Защита тебе нужна, вот что, – сказал Соболь.

– Дедушка…

– Пора твоего Предка просить.

Бусый открыл рот. И молча закрыл.

«А я-то чуть не размяк, когда мне Мавут посулился всё как есть о родителях рассказать…»

– По матери ты – саккаремский вельможа, – сказал Соболь. – Но отец твой был венном. Поэтому Богиня и меня сюда привела. И виллы тебя сюда принесли.

«Мой отец…»

– Сейчас мы тронемся дальше и будем плыть остаток дня и всю ночь, а завтра к вечеру доберёмся до деревни Волков. Там, внучек, вторая твоя бабка живёт, Отрада Волчица. Это в её породу у тебя родинки на левой щеке.

Бусый хотел встать, но раздумал.

«Отрада Волчица… И мой отец… Волк?»

– Я догадывался, – разламывая язя, сказал ему Соболь. – Но всякий раз, когда я хотел тебе рассказать, я задумывался знаешь о чём? Почему виллы к Белкам тебя принесли, а не к отцовой родне?

«Почему же?..» – туповато повторил за ним Бусый. Причина наверняка должна была быть, веская причина, и он уже знал, чувствовал: когда он узнает её, она ему весьма не понравится. Так что Соболь, может, и прав был, что при себе свои догадки держал. Вслух он выговорил:

– Родинки на щеке не у меня одного…

– А кто волчонком завыл, когда я сказал Осоку позвать? С кем лесные волки песни дивные пели?

«Родичи… Настоящие…»

– Я Белкой рос, – проворчал Бусый упрямо.

«Мама, Митуса Белка… И отец, Летобор… Они что мне, не настоящие?!»

– Рос-то рос, да вот Предок Белка знать тебя не желает.

– А Предок Волк будто пожелает?

– А сам ты как думаешь?

– Дедушка…

– Что, родной?

– Да так. Ничего…

– Соболь, Соболь приплыл! – разнёсся по всей деревне мальчишеский голос.

Соболь был у Волков гостем нечастым, но очень желанным. Его любили и радовались его приходу.

– Соболь, Соболь! – Дети выныривали из-за плетней и наперегонки бежали к воротам.

– Да не один приплыл! С ним там… Один чёрный как сажа, а другой – как есть медведь!

Так и не удостоив Бусого отдельного слова, мальчишка прекратил орать, спрыгнул с плетня и тоже побежал навстречу четвёрке, поднимавшейся от Звоницы вверх к деревенским воротам. Большой почёт – первым Соболя встретить, к удаче его прикоснуться. Но ещё больший почёт тому, в чьём доме остановится словутый целитель. Значит, надо изловчиться первым подбежать, поприветствовать и в свой дом пригласить. Волчонок успел. Подбежал, запыхавшийся, растрёпанный, безудержно улыбающийся. Маленький, всего лет восьми. Сероглазый и с волосами такого же цвета, как у Бусого. Такими же бусыми . И с точно такими же тёмными родинками на левой щеке…

– Поздорову, дядюшка Соболь, тебе и твоим спутникам! Да будет над вами простёрто покровительство и защита сивогривого Прародителя нашего рода…

– И тебе поздорову, Ярострел. Подрос, гляжу, возмужал…

Мальчишка засиял, обрадованный, что Соболь не только узнал его, но и вспомнить имя сумел.

– Да не отвернутся от всех нас могучие Прародители, – как подобало у веннов, отвечал Соболь. – Скажешь ли бабушке своей Отраде, что добрая Звоница нас сюда принесла?

Мальчишка радостно закивал и умчался прочь.

«Бабушке своей Отраде… Это братик мой получается?»

– Двухродный, – подтвердил Соболь. – Первенец старшей дочери Отрады, Любавы. Малой тётки [41]твоей.

Бусого взяла тоска. Среди Белок он оказался опричником. [42]Виллы тоже любили его, тоже сыном величали. И среди них он был тоже чужим. Здесь… Здесь – ходил покуда неузнанным. А и узнают… признают ли ещё…

«Мама… Домой бы сейчас…»

Вот из дома, где скрылся Ярострел, выглянула полнотелая женщина… Увидела Бусого – и только всплеснула руками, обсыпанными мукой. Ни на кого больше уже не смотрела, ничего не слышала, даже Соболя не заметила. С молодой прытью подбежала к воротам – и прижала к своей груди, к сердцу, крепко, словно опасаясь, что Бусый вдруг исчезнет из её рук. И долго стояла так. Покачивалась, молчала, одну за другой роняла на голову внука горячие слёзы.

Как же похож он был на её первенца, которого последний раз привелось ей увидеть в таком же точно возрасте, когда он уходил, как оказалось – навсегда, из дома родного… Это Боги услышали наконец её материнские слёзы, услышали и вернули ей дитя. Таким же мальчишкой, каким отняли.

– Родной мой… Маленький… Дитятко… Как же долго я ждала тебя…

Прибежала мать Ярострела, Любава, и тоже обняла Бусого. Так они и стояли втроём, тесно прижавшись друг к другу. Ошарашенные Волки, обступившие гостей, молча поглядывали то на Соболя, то на плачущих женщин.

– Это кого, кого Отраде вернули?

Не спеша приблизилась ещё одна женщина, тихо отстранила Любаву и крепко взяла Бусого за подбородок. По тому, как перед ней расступились, видно было, что это – сама большуха Волков. Она долго всматривалась в запрокинутое мальчишеское лицо. И… тоже обняла нового Волчонка. От слёз радости большухе удалось удержаться, но далось ей это очень нелегко. Расцеловав вконец ошалевшего мальчишку, она отпустила его. И повернулась к своим сородичам.