Наталья Михайлова - Ветер забытых дорог

– Но ты же вроде говорил, что сам Тесайя любит и поесть, и выпить, - недоумевал Тимена, когда Грона передавал ему речи тиреса. - Он что, не хочет, чтобы всего хватало?

– А я ему сказал! - подтвердил Грона. - Он ответил, что он вовсе не привязан к этим благам, и ему все равно, есть они или их нет. Он говорит: кто в каком положении родился, тем и должен быть доволен. Если с нами случается что-то хорошее, ну, или хотя бы не случается плохого - то это уже великая милость, а упадок, разрушение, моры и несчастья - то, чего мы действительно заслужили…

– Не ходи к ним больше, - посоветовал Тимена. - Не хотят слушать - им же хуже, а мы будем жить по-своему.

Но Грона, хоть и устал от постоянных криков, угроз и споров, все равно ходил в город и пытался стать тиресом. Однажды он к вечеру не вернулся. На закате солнца и после наступления темноты Тимена ждал Грону, разогревал ему похлебку, выходил за калитку и прислушивался, не слышно ли шагов. Наконец заполночь Тимена не выдержал и пошел в город сам.

Он допускал, что Грона, может быть, остался ночевать у кого-то из тамошних, но до сих пор подобного никогда не случалось. Было уже по-осеннему холодно, моросил дождь. Тимена прикрывался мешковиной, но скоро совсем промок.

Грону он нашел на площади. Тот лежал в луже крови. Ему проломили голову, и одежда тоже была вся в бурых пятнах. По разбросанным вокруг камням Тимена догадался, что произошло. Его не покидала мысль, что приди он раньше - может быть, успел бы, может, Грона был еще жив…

Тимена взвалил холодное, мокрое от дождя и крови тело друга на плечи. Утром он закопал Грону в глубокой яме в зарослях неподалеку от их дома, там, где они собирались корчевать место для нового огорода.

Никто не помнил, что у Гроны был раб. Тимена ушел в заросли с одной мыслью - лечь под корнями дикой яблони и замерзнуть. В бывшую лачугу Гроны он уже не вернулся.

Тимене не давала забыться душевная боль. Он целыми днями сидел в овраге, глядя перед собой, не в силах ни есть, ни спать, а ночью пробирался к могиле Гроны. «Лучше бы я умер, а он был бы жив», - повторял себе Тимена.

С мальчишеского возраста он научился от других рабов варить корень дейявады. Из их с Гроной хижины он захватил с собой нож и котелок.

Ножом он выкапывал корни дурманящего растения. По ночам в зарослях разжигал костер, воду набирал из луж или ручьев, и к утру отвар дейявады давал ему облегчение. Под действием травы Тимене казалось, что Грона жив, и это было главное. Потом долго болела голова, ломило суставы, знобило, - и Тимена снова выкапывал себе корешки и варил зелье.

Тимена все же замерз бы в ближайшие заморозки. Но однажды он очнулся от своих грез с раскаленной от боли головой, открыл глаза и увидел над собой деревянный потолок. Было непривычно тепло - рядом горел очаг в яме, выложенной камнями. Тимена лежал на каком-то тряпье, и влажную тряпку кто-то положил ему на голову. Он застонал, и над ним склонилась старуха с длинными седыми волосами. Она поднесла к губам Тимены глиняную кружку с легким отваром все того же корня дейявады. Ему полегчало.

Когда в голове у Тимены прояснилось, он понял, что лежит в землянке. Обычно рабы, - даже те, кому с хозяевами жилось очень плохо, - не убегали от них: они боялись, что за неверность им в будущем не дадут съесть частицы тела Жертвы. На всю Сатру нашлось около десятка беглых - отчаянных или совсем отчаявшихся, - и к ним теперь присоединился Тимена.

Старуха же была свободная. Ее двое сыновей выросли, муж умер. Несколько лет назад она поняла, что никому до нее нет дела, и, оскорбившись и разгневавшись на детей, ушла из дома. Теперь она присматривала за небольшой общиной.

Вместе со всеми старуха Геденна пила отвар из дикого корня, но ни себе, ни другим не давала допиться до горячки. Она же готовила еду, чинила одежду, иногда разнимала драки и чувствовала себя, похоже, матерью всех этих бродяг.

Старуха лечила больных. Впрочем, это не спасало «семью» от потерь. За зиму умерло трое - кто безнадежно простудился, уснув под дурманом дейявады у потухшего костра, кто влил в себя слишком крепкое зелье. Но жизнь в зарослях была вольная, а летом хватало еды. Каждый небожитель знал, что грибы и ягоды есть запрещено, нельзя ловить рыбу в ручье и бить птицу. Все это нечистая пища. Даже умирая с голоду, небожитель не стал бы этим питаться. Но беглым было терять нечего, и они ели запретное. Вдобавок в заброшенных садах было много одичавших яблонь, груш и прочих плодов, в земле созревали съедобные коренья. Старуха даже развела огород.

Прошел целый год со смерти Гроны, но Тимена не мог его забыть. Даже при общем разговоре у костра он часто замолкал и низко опускал голову, чтобы никто не видел слез у него на лице. «Зачем все, если Гроны уже нет?» - думал Тимена, и часто это было единственной его мыслью за несколько дней. За зиму и лето он совсем почернел лицом, стал еще более тощим, чем был, от голода, тоски и дейявады, корень которой употреблял везде, где только мог найти.

Одурманенного зельем, его и застали неизвестные, которые называли себя пришельцами из Бисмасатры.

Они стояли на руинах Стены.

Тьор мог бы сам показаться жителем этих развалин: среди стародавних каменных глыб, чудилось, и должны обитать великаны. Сильный ветер со стороны Сатры, от порывов которого Гвендис даже пошатывало, разбивался о Тьора, взметая лишь его волосы.

Тимена зыркал глазами по сторонам, весь подобравшись и готовый в удобную минуту нырнуть в развалины. Ему обещали, что его отпустят, но Тимена предпочитал рассчитывать на себя, а не на обещания.

Сполох прощался с Эрхе. Она стояла возле своей лошадки, положив руку на седло, выпрямившись и подняв голову, чтобы видеть лицо Сполоха. Ей нравилось смотреть на него, особенно когда он улыбался - тогда и самой Эрхе хотелось смеяться. Волосы - цвета выцветшего на солнце ковыля - рассыпались по его плечам, и дочь ковыльницы любовалась ими. Мягкие, не то что ее собственные, - жесткие, словно грива лошади. У Эрхе комок подступал к горлу от того, что сейчас Сполох уйдет за Стену и будет там среди непонятных людей, таких, как этот Тимена. Сполох большой и сильный, но в дороге Эрхе на всякий случай готова была сама его защищать, а теперь больше не сможет.

Эрхе собиралась в обратный путь - в стойбище к бабке. Она бы пошла со Сполохом и за Стену, но степнячка настолько не походила на небожителей, что ее низкий рост, черные волосы и раскосые глаза сразу выдали бы в ней человека.

Эрехе решила, что, когда поедет домой одна, то по пути будет петь долгую, грустную песню без слов. Степь выслушает ее, а сестры-ковыльницы станут печалиться вместе с ней.

– Говоришь, за Стеной нет ковыльниц? - весело усмехнулся Сполох. - Ну, поезжай к своей бабке, не поминай лихом.