Юрий Никитин - Главный бой

Когда на башню поднялся Белоян, Владимир спросил глухо:

— Ну?

— Да вот гну, — буркнул Белоян. — Авось дуга будет. Ты о чем?

— Знаешь, о чем. Что зрит твое кудесничество? Где тот древний бог, которого призвала та сволочь?

Белоян долго всматривался в днепровские кручи:

— Не ведаю.

Из горла Владимира вызвался злобный рык:

— Да какой же ты… Эх! Если его вызвали нам на погибель, то где он?

Короткий мохнатый палец Белояна подвигался в пространстве, затем в нерешительности застыл, указывая на днепровскую горку.

— Там. Чую.

— Ага, — сказал Владимир сдавленно. — Там. И что же?

— Не ведаю, — буркнул Белоян.

— Когда он двинется на нас?

— Не ведаю.

— Но он же… вошел в силу?

— Еще как, — ответил Белоян несчастливо. — Еще как.

— Так что же его держит? — спросил Владимир напряженно. — Если тот чародей сумел вызвать нещадного бога… мстительного и свирепого… то что?

— Не ведаю, — ответил Белоян в третий раз. — Что может удержать бога?

Перед полуднем степняки ринулись на первый приступ. Владимир хмуро смотрел, как коренастые, приземистые люди соскакивают с коней и, размахивая саблями, бегут вверх по склону. Зимой его полили бы водой, дабы застыл, по льду не взобраться, но сейчас на стенах едва удерживаются тяжелые валуны…

Слева послышался тяжелый выдох. Двое воинов подкатили огромную округлую глыбу, напряглись. Та качнулась, беззвучно рухнула за стену. Через пару мгновений донесся тяжелый удар. Валун понесся по земляному валу, твердая как камень земля гудела, даже блистали короткие искорки: в вал при насыпке вбили немало таких глыб. Справа и слева со стен спихивали такие же камни, те неслись страшной цепью. Степняки с легкостью уворачивались, но глыбы несло потоком, они давили, размазывали по земле, оставляя раздавленные тела в красных лужах.

Владимир довольно рыкнул, когда один из степняков, в редком для них ромейском доспехе, с дорогой саблей, отпрыгнул от камня, но тут же попал под другой. Тот отшвырнул его с дороги, а когда уже бездыханное тело упало на землю, по нему прокатился третий, размером с крупного барана.

Почудилось даже, что слышит хруст костей, но какой хруст: воздух дрожит от леденящего душу визга степняков и грозного медвежьего рева защитников крепостных стен!

Большая группа самых отважных и нетерпеливых притащила огромное бревно. Торец блестит железом, значит, готовили заранее. Начали мерно бить в ворота, сверху тут же полетели булыжники. Другие удальцы закрывали таран и его людей широкими щитами. Булыжники в деревянные щиты били со стуком, в окованные металлом — со звоном, кого-то валили наземь, таких оттаскивали, павших спешно заменяли, а бревном без передыху грохали в створки ворот. И хотя с этой стороны врата подперты целой стеной мешков с песком, все же на душе скребут кошки…

Печенежские лучники, не слезая с коней, стреляли в защитников на стенах, но лишь немногие стрелы долетали, зато лучники со стен били всадников на выбор.

Все городские врата, кроме Берендейских, уже были подперты бревнами и завалены каменными глыбами, заложены мешками с песком. Возле Берендейских тоже сложили гору мешков, набитых тяжелым речным песком, но одни ворота защищать легче, да и кровь молодых богатырей играет, целыми группками исчезают в ночи, а возвращаются с мешками отрезанных ушей.

А если ночью выскальзывал целый отряд, то со стен вскоре видели, как пожар охватывает печенежский стан, там мечутся обезумевшие кони, бегают человеческие фигурки, а их бьют и режут какие-то демоны.

Сегодня утром к воротам прибыли еще две подводы, привезли песок, а также заодно и целиком зажаренного лося для защитников врат. Дружинники с веселым гомоном отрезали сладко пахнущие куски, даже черный люд, таскающий мешки, взялся за ножи и пошел срезать мясо с толстых костей.

Со стороны центра города послышался тяжелый конский топот. Показался скачущий по узкой улочке огромный всадник на громадном коне. Копыта звенели громко, искры вылетали целыми снопами, но сам был как вырубленное из скалы подобие человека, и конь тоже выглядел каменным и цельным, даже грива не развевалась при скачке.

А Дюсен в самом деле чувствовал себя единым целым с конем, в железе с головы до ног, тяжелый и мрачный, как поросшая мхом скала. Он мчался по улицам Киева с тяжелым грохотом, почти ничего не видя перед собой, в глазах кипели злые слезы.

По эту сторону ворот толпы черного люда таскали, как муравьи, мешки с песком, но укладывали в сторонке, врата должны быть свободны для своих, это уже опосля, когда уже и носа не высунуть, когда вот-вот ворота падут, тогда быстро заложить с этой стороны…

Двое воевод, Волчий Хвост и вечно хмурый Макаш, и трое из дружинников распоряжались народом. Со стены к ним спустился человек в красном плаще. Только князь носит красный плащ, дабы вои зрели, что князь с ними. Дюсен вспыхнул от злой радости, заскрежетал зубами и грубо направил коня прямо на воевод.

Макаш и Волчий Хвост несколько отступили, а Владимир сверкнул своей открытой белозубой улыбкой, что так красила его хищное лицо:

— А, Дюсен… Что ты верхом? Вроде бы все сейчас на стенах…

— Я не все! — ответил Дюсен грубо. — Я не твой народ!..

Воеводы зароптали, а Владимир посерьезнел, голос стал тверже:

— Дюсен, ворота заперты. С той стороны могут набежать, а тут не готовы…

— Тогда я полезу через стену! — заявился Дюсен вызывающе. — Но я не останусь с твоим вшивым народом!

Он с наслаждением бросил ладонь на рукоять тяжелой сабли. Сейчас будут крики, звон железа, он нырнет в сладкий горячечный бой, будет блеск железа. Его тело будет принимать и наносить удары, потом боль, надо ее принять достойно, а когда падет на землю, надо сохранить лицо героя, не дать исказиться в гримасе труса, что страшится смерти…

Но воеводы стояли молча и только смотрели, а Владимир вздохнул и сказал:

— Сейчас ворота откроют.

Не веря своим глазам, Дюсен видел, как из петель вытащили тяжелый брус. Створки врат пошли в стороны. Полностью распахивать не стали, но всадник проедет, не задевая стременами.

Дюсен оскалил зубы: умереть не дали, с такой злостью стегнул коня, что тот завизжал от боли и незаслуженного оскорбления, стрелой метнулся в щель. Дюсен едва успел увернуться от удара о толстый торец врат, их вынесло на простор, вдали море костров и холм, на котором говорил с отцом.

Сердце стучало часто, едкая горечь разъедала сердце.

Воеводы и Владимир бросили последний взгляд вслед скачущему всаднику, затем створки с глухим стуком сдвинулись, в широкие петли вложили бревно.

— Что с ним? — спросил Владимир задумчиво.

— Я думал, ты все знаешь, — ответил Волчий Хвост злорадно.