Урсула Ле Гуин - Толкователи

Тонг назвал ей пароль для экстренной связи с ним в случае особой ситуации: «Передаю полномочия». Но вряд ли он действительно ожидал от нее сигнала тревоги. Аканцы просто обожают своих инопланетных гостей: это ведь настоящие дойные коровы! Они чрезвычайно полезны, особенно в том, что касается высоких технологий. Нет, здесь ей никогда не позволят попасть в опасную ситуацию! Так что нечего сковывать себя излишней осторожностью в поступках.

Невнятные намеки Советника на жестокие нравы диких горных племен — всего лишь примитивный способ запугивания. Окзат-Озкат — место совершенно безопасное, даже какое-то трогательно беззащитное. Маленький небогатый провинциальный городок, который Корпоративное правительство и столица волокут за собой по ухабистой дороге аканского прогресса, а он все отстает, все продолжает цепляться за прежнюю жизнь, за прежнюю цивилизацию. Возможно, Корпорация и позволила ей, инопланетянке, приехать в эти живописные места, потому что в такой глубокой провинции вообще никогда и ничего не случается. А Тонг просто пошел на поводу у своей тайной надежды на то, что Сати все же сумеет отыскать в провинциальной глуши хоть какие-то следы национальных особенностей аканцев, хоть что-то сумеет узнать об истории этой планеты, о борьбе ее народов за существование — то есть обо всем том, что так ценно для историков Экумены и о чем аканское Корпоративное государство столь сильно желает забыть. Забыть, спрятать, запретить, похоронить… Вряд ли здешним властям понравится, если Наблюдатели что-нибудь раскопают. С другой стороны, времена, когда заживо сжигали последователей старой культуры, вроде бы миновали. Или нет? Этот Советник может волосы на себе рвать от злости, может сколько угодно пугать ее, но что он может с ней СДЕЛАТЬ? Практически ничего! Зато тем, кто с ней разговаривает, может навредить, и очень сильно.

Затаись, — сказала она себе.— Затаись и слушай. Слушай внимательно то, что они пытаются тебе сказать.

Город был расположен на большой высоте, и воздух здесь был разреженный и сухой, холодный в тени и горячий на солнце. Сати, бредя по солнцепеку, устала и, купив в кафетерии возле Педагогического колледжа бутылочку сока, присела за столик снаружи. Как всегда, из громкоговорителей доносилась бравурная веселая музыка, перемежавшаяся привычными лозунгами, сообщениями о перспективах на урожай, информацией из области производственной статистики и советами медиков. Нужно как-то научиться слышать то, что скрывается за этим шумом, научиться улавливать тайный смысл умолчаний и произнесенных вполголоса слов…

А что, если весь смысл именно в непрерывности шума? Что, если аканцы попросту боятся тишины и молчания?

Посетители кафе, похоже, не боялись вообще ничего на свете. В основном это были студенты в зеленовато-ржавой форме Министерства образования. И, по большей части, явно местные жители — такие же невысокие, хрупкие и круглолицые, как и те прохожие, что заговорили тогда с ней на улице. Только эти ребята были покрепче и посильнее, а в глазах у них прямо-таки светилась доверчивость. Они болтали и смеялись, словно не замечая присутствия Сати. Да, собственно, для них любая женщина старше тридцати была, в сущности, инопланетянкой.

Заказывали они примерно такую же еду, которую ей приходилось есть в столице; это была тщательно упакованная, в меру сладкая и в меру соленая ПИЩА с повышенным содержанием белка и витаминов. Молодежь пила в основном акакафи — местный вариант кофе, получивший здесь второе крещение и полуземное имя. Принадлежавшее Корпорации предприятие по производству акакафи пользовалось маркой «Звездный напиток», и его реклама была поистине вездесущей. Горьковато-сладкий горячий акакафи содержал весьма активную смесь алкалоидов, стимулирующих веществ и депрессантов. Сати этот напиток терпеть не могла; к тому же у нее при первых же глотках немел язык, однако она научилась пить акакафи и теперь проглатывала его залпом. Научиться этому было просто необходимо: если тебя на Аке приглашали выпить акакафи, это означало чуть ли не единственную возможность пообщаться с данным человеком в неформальной обстановке; это был один из последних ритуалов, чудом уцелевший в безумной суете будней. «Чашечку акакафи?» — предлагали тебе, стоило войти в дом, в офис, на собрание. Отказаться — значит обидеть. Даже оскорбить. Большая часть сколько-нибудь содержательных разговоров происходила исключительно за акакафи; часто говорили, например, о том, где можно купить приличный молотый акакафи (ну что вы, не «Звездный напиток», разумеется!), где выращивают самые лучшие сорта, как молотый акакафи хранить и какие существуют способы его приготовления. Люди так хвастались тем, сколько чашек акакафи они могут выпить за день, словно эта разновидность «мягкой» наркомании заслуживала похвалы. А уж юные «будущие педагоги» пили акакафи просто литрами.

Сати с сознанием старательно выполняемого долга слушала их болтовню об экзаменах, о наградных листах', о поездках на каникулы. Никто не говорил о книгах или о каких-то особенно интересных лекциях; только двое студентов, сидевших неподалеку, яростно спорили о принципах воспитания дошколят и о том, как следует учить их пользоваться туалетом. Юноша настаивал на том, что самое лучшее и самое сильнодействующее средство — это стыд. Девушка же упорно повторяла: «Нет, лучше самому подтереть лужу за ребенком, а потом просто ему улыбнуться», — чем ужасно раздражала своего оппонента; он даже прочел ей небольшую лекцию о том, что к аккуратности нужно приучать с раннего возраста, а также о постановке перед ребенком этических задач и о борьбе с «гигиенической расхлябанностью».

А что, если культура Аки, думала Сати, вообще является культурой виновности, культурой стыда или какого-то иного чувства, заставляющего все население поголовно стыдиться своего прошлого и стремиться к некоему единому будущему, совершенно с этим прошлым не связанному? Причем стремиться в одном и том же направлении, говорить на одном и том же языке, верить в одно и то же? Отчего их души снедает такой страх перед возможностью быть иным, жить «не правильно», быть не таким, как все?

Ну вот, она и здесь столкнулась со страхом. Впрочем, это скорее ее проблема, не аканцев.

Хозяйка гостиницы сидела на крыльце в своем огромном кресле, и обе женщины быстро обменялись тем самым запретным приветственным жестом — сложили руки под сердцем и поклонились друг другу. Желая завязать разговор, Сати сказала:

— Мне очень нравятся те травяные чай, которыми вы меня угощаете! Гораздо больше, чем здешний акакафи.

Видимо, в ответ на это крамольное заявление Изиэзи сперва хотела, как и Аптекарь, шлепнуть одной рукой по подлокотнику кресла, а второй — себя по губам, но воздержалась, хотя рука ее все равно предательски вздрогнула, и промолвила лишь: