Эдуард Веркин - Кошки ходят поперек

Первоначально в трубе можно было сидеть только летом, но со временем я обустроил трубу и под зимнее пребывание. Обмазал гудроном, обмазал смолой, завалил ее по бокам и по крыше утепляющей землей. Поставил печку с высоким КПД, вывел трубу и вентиляцию. И стало можно в трубе жить и зимой.

А для культурного досуга я плеер завел, телевизор да и вообще все, что надо для вменяемой жизни. Карту мира еще, автомат по производству кофе трех сортов, чая, шоколада и какао.

С момента переоборудования все свободное время проводил я в трубе. Лежа на койке, читая книжку или долбаясь в игровую приставку. Или глядя в небо. Вообще я хотел поставить сюда еще телескоп, но на телескоп старый наложил гнусное собачье вето. Типа стоит немало, а пользы никакой. Вместо телескопа старый подарил мне атлас звездного неба на DVD и посоветовал изучать Вселенную экономическим классом.

Я не обиделся, хотя от телескопической мечты не отказался. Да и в люк с помощью обычного бинокля звездное небо можно было вполне лицезреть... Вот сейчас в люк были видны ранние звезды. Те самые, экономическим классом.

– Что-то олдосы задерживаются, – сказал Шнобель, позвонив домой.

– Может, их похитили? – усмехнулся я.

– Вряд ли. – Шнобель понюхал воздух. – Кому они нужны... Чего папаша, бесился?

– Не, – покачал головой я. – Просто не разговаривает. Но это даже к лучшему. Потом успокоится. Давай про Лару лучше еще расскажи. Что тебе Лазерова еще сказала? Не, я не то чтобы это, просто в целях просвещения...

Шнобель пожал плечами.

– А ничего не сказала. Они все сейчас симпатичные и какие-то одинаковые. Ты, Кокос, не замечал, что все современные девчонки какие-то одинаковые?

– Не, – не согласился я. – Не одинаковые. Разные. Она разная.

Шнобель согласился, что да, вроде ничего, правда, он ее толком не разглядывал, был занят другими делами...

– Прическа какая-то странная, – сказал он. – То ли косички были раньше заплетены, то ли еще что...

– Мне кажется, что раньше у нее были красные волосы, – задумчиво сказал я. – Или рыжие такие. Какие-то перья торчат... Будто она в блондинку пыталась перекраситься.

– А у них у всех сейчас волосы разноцветные, – хмыкнул Шнобель. – Кривошлыкову видел? Она вообще в сиреневый покрасилась. С металлическим отливом. Девчонки подраспустились, на пацанов стали похожи...

– Лара на мультик похожа, – сказал я. – Глаза большие.

– Не заметил, – возразил Шнобель. – Это ты, наверное, мечтаешь так. Знаешь, многие парни по япским мультяшным красавицам прикалываются, в этом ничего постыдного нет...

– Когда большие глаза, то это значит, ум в голове есть.

– Она в очках все время. Ничего не видно, сам же говорил. Откуда ты про глаза знаешь?

– Я видел без очков, – прогнал я. – И большие глаза – это все-таки признак ума.

– Почему это? – поинтересовался Шнобель, мельком взглянул в экран телевизора и убедился, что его глаза большими назвать сложно.

– Передачу про дарвинизм смотрел, – объяснил я. – Чем больше глаз – тем больше информации попадает в мозг. Тем сильней мозг работает, тем больше в нем извилин. Все просто.

– Если исходить из твоей логики...

– Это не моя логика, это логика Дарвина, – перебил я.

– Если исходить из этой логики, то самым умным существом должен быть лемур. Или филин. Слушай, эта твоя кофемолка только моргает, а ничего не производит. Я шоколада хочу.

Я не нашелся что на это ответить и принялся перезадавать программу кофейной машине, она действительно что-то барахлила. Кофе для себя, шоколад для Шнобеля.

– А она тебя действительно не вломила, – рассуждал Шнобель. – Значит, в ее сердце зародилась симпатия... Хотя с другой стороны, она может настучать и по телефону. Или в Ящик Доверия. И, чтобы она не настучала, ты должен... Короче, ты должен ее обаять...

– Ты мне уже тысячу раз это говорил, достал уже. Мамайкина меня...

– Да ты, иван, Мамайкиной ничего не говори, работай на два фронта.

Я почесал щеку.

– Это как-то... Нехорошо...

– А третье предупреждение получить как, хорошо? – шепотом напомнил Шнобель. – Тоже хочешь в слесари-станочники записаться? Если Зучка проведает... Короче, тогда мы окажемся в полной настоящей трубе. И времени мало, надо брать копыта в руки...

– А зачет, кстати, сдавать все равно придется, – напомнил я. – Автол как был, так и остался. На боевом посту.

– Я работаю над этим, – заверил Шнобель. – Думаю...

– Думай быстрей.

– Как я могу думать быстрей, если твоя шарманка не может даже шоколаду наварить?!

– Свали в туман, – ответил я.

– Сам свали, – захихикал Шнобель. – Вообще попал ты, иван. Реально попал...

– Почему это?

– Ситуэйшн – не позавидуешь. Лару надо обольщать, от Мамайкиной уворачиваться. Но это еще куда ни шло. Самое поганое в другом...

– В чем?

Автомат неожиданно звякнул, что свидетельствовало о готовности.

– Ты забыл? – Шнобель подошел к автомату, ткнул в него пальцем и набрал в кружку горячего шоколада. – Тебе надо извиниться перед Гобзиком. И записать все это на видео.

– Крапива... – протянул я.

– Это, голубчик, не крапива, – назидательно сказал Шнобель, – это плющ ядовитый.

Я никогда не бывал в Берлине. Нет, я, конечно, иногда проезжал с отцом мимо, его аэропорт располагался как раз в той стороне, восемь километров за городом. Но, проезжая, я старался никогда в сторону Берлина даже не смотреть. Поскольку уже давно заметил – стоит только посмотреть даже немного, минутку пусть, как тут же начинаются всякие представления. Начинаешь воображать, будто это ты сам живешь в почерневших и покосившихся домишках с угольными печками. Теснишься в узеньких комнатах с ободранными обоями. А пол в туалете наклонен под углом в пятнадцать градусов, если пользоваться неосторожно, можно провалиться, такие случаи уже бывали.

Так что на Берлин я никогда не смотрел, смотрел в сторону леса.

И никогда я не думал, что мне придется в Берлине побывать. А вот пришлось. Во вторник, вернувшись из Лицея и отобедав норвежской ухой с укропом, я стал сбираться в путь.

Вообще я планировал извиниться перед Гобзиковым в самом Лицее, даже видеокамеру с этими целями таскал, но Гобзиков там не появился. Что было довольно странно. Прогуливать Лицей можно было лишь по весьма уважительным причинам. Землетрясения, переломы шейки бедра, падения свинцовых болидов, другие форс-мажоры. Особенно не рекомендовалось прогуливать занятия ребятам, обучавшимся на гранты и стипендии. И раньше Гобзиков не прогуливал никогда. А теперь вот его не было уже два дня, за его партой сидела Лара...

Вот так вот, не успели еще остыть сапоги невинно избиенного Гобзикова, как она уже прыгнула в них! Не успел еще выветриться дух несчастного Гобзикова из ДСП стола, а она уж тут как тут! Сидит, глядя в мою сторону вызывающим затылком! А справа затылок Мамайкиной! Вот даже если сравнить: затылок Мамайкиной тяжелой классической формы, на него приятно смотреть глазу и можно поставить чашку с мате, или кубик Рубика положить, или портативный телевизор. Качественный затылок. Внушающий уважение, солидный.