Эдуард Веркин - Кошки ходят поперек

– Скоро. Где вы собирались с друзьями-то встретиться?

– С какими друзьями? Совок, наверное, домой смотался, за родителями, скоро они сюда, наверное, приедут. А вообще-то для жуков еще рано, они в мае будут, но надо наметить места, подготовить ловушки. И соку хотелось попить, я люблю сок...

Гобзиков работал под дурачка довольно удачно. Дурачок, дурачок, насри в кулачок...

– Значит, вы поехали за жуками? – вкрадчиво спросил седой.

– Ну да, за жуками, – подтвердил Гобзиков. – Их можно опускать в олово и полировать. Здоровские брелки к сотикам получаются...

– И вы никого не видели? – спросил седой.

– Видели одних уродов. Кородеров. Кору драли для лаптей. И один чувак был такой странный, ящериц зачем-то отлавливал. Типа китайца вроде бы. Эти китайцы всех-всех едят...

– Понятно, – протянул седой, – я думаю, достаточно, да, доктор?

– Вполне, – кивнул фашист, – вполне достаточно... Мы узнали все, что хотели.

Он вытащил из внутреннего кармана серебряный стаканчик и плоскую фляжку. Налил из нее какой-то зеленоватой бурды, сунул под нос Гобзикову.

– Витамины, – сказал он. – Примите, это полезно. От спазмов.

Гобзиков послушно принял витамины, нагло бросил стаканчик на пол.

Фашист выглянул в коридор, что-то крикнул. И почти сразу появились санитары. Гобзиков направился к выходу.

– Подожди!

– Ну? – Гобзиков выглядел не очень, витамины не сразу подействовали.

– Как там Лариса? – спросил седой.

Я чуть не свалился со своего бруса. Чего-чего, а этого я совсем уж не ожидал. Совершенно не ожидал.

Тупость продолжалось. Валерка посмотрел на меня с недоумением.

– Какая еще Лариса? – устало спросил Гобзиков.

Не раскололся. Подарю ему антикварный спиночес.

– Да нет, никакая... – Седой отвернулся. – Иди.

Гобзиков вышел.

– Ну, что вы думаете? – спросил фашист.

– А вы?

– Случай типичный, точно. – Фашист поднял с пола стаканчик. – Будем забирать?

Он сказал это так скучно и обыденно, что я испугался.

– Зачем? – так же скучно ответил седой. – Сами же говорите, случай типичный... Неудачный переход... нервное истощение, смехотун подцепил. Одним словом...

Седой произнес незнакомый мне термин. Мрачный какой-то термин. Из занимательной психопатологии.

– Пару недель витаминчиками поколют, установят личность – и... – Седой сделал жест, с каким обычно в кино злодеи отправляют в расход второстепенных положительных героев. – К папе с мамой его. Собирайтесь, Йодль, опять мимо.

Так и есть, фашист настоящий.

– Ну, не совсем мимо, – Йодль потер руки. – Мальчишка, конечно, врет, ни за какими они жуками не ездили. Я врунишек чувствую. Кстати, второго будем смотреть?

Второй – это я, подумал я.

Седой отрицательно помотал головой. Йодль сказал:

– Мальчишки пытались проникнуть... через границу. Не знаю, с помощью чего, но это и не важно особо. У них не получилось. Это интересно...

– С точки зрения статистики. Только с точки зрения неутешительной статистики. Им, конечно, не удалось до конца перейти границу...

– Это еще неизвестно. – Йодль хмыкнул. – Может быть, они только что оттуда? Тепленькие. Знаете, третий раз сюда прилетаем...

– И по округе уже ходят слухи про летающие тарелки! А мальчишки на эти слухи как на мед мухи идут. Тех, кто там побывал, сразу видно, вы же знаете. А это на самом деле обычные любопытные мальчишки... Вы сами были таким...

– Когда состоял в «Гитлерюгенде», – закончил фашист.

И оба засмеялись. С каким-то облегчением.

– Шутки шутками, но, может, все-таки с ним поработать? Сыворотка правды, ретрогипноз, обычный арсенал...

– Оставьте, Йодль, – махнул рукой седой. – Собирайтесь скорее, у нас еще одно место. Студенец... Где это, кстати?

– Не знаю. Где-то в Татарстане, мне кажется... Впрочем, я могу ошибаться...

– Далековато. Не люблю «Бурелом»...

– Зато быстро. – Фашист принялся складывать камеру. – Полчаса – и там. Успеем к ужину. Или вы предпочитаете на вертолете?

– Нет уж, увольте, от вашего вертолета у меня мигрени...

Седой подошел к окну, уткнулся лицом в решетку. Стал тереть кулаком лоб.

– Я каждый раз думаю, что хоть что-то удастся узнать, – сказал он. – Хоть что-то... И всегда почти ничего. От нас ушли наши дети, это страшно, раньше я об этом не думал...

Он стукнул кулаком по железу.

– Ничего, – фашист подошел, утешительно похлопал седого по плечу. – Ничего, не переживайте, мы ее найдем...

– Вы мне это который год говорите.

– Не так уж и давно, – фашист улыбнулся, получилось у него гадко, улыбка скелета. – И с ней все в порядке, поверьте. Вы же знаете, если... извините меня, конечно, но если с исходным материалом что-то происходит, это немедленно отражается на двойнике. А с Сиренью все в порядке...

– Я не могу смотреть на Сирень. Не могу...

Седой постучал по решетке, на сей раз ладонью.

– Знаете, Йодль, иногда я думаю, что... Иногда я думаю, что Ван Холл просто взял мою дочь, стер ей память, изменил характер, изменил все и подсунул мне обратно. Зачем-то... Чтобы я каждый день мучился. Иногда мне кажется... Я не могу его понять, иногда мне кажется, что он не человек вообще...

Фашист усмехнулся.

– Он человек гораздо больше, чем вам кажется, поверьте мне. И логика его очень проста. Вы потом поймете. А Сирень, она на самом деле очень похожа, вы просто не замечаете. Она даже волосы в красный цвет красить стала...

– Может быть, – седой успокоился и стал приводить в порядок свою седину, – может быть...

Я почти ничего не понял. Хотя нет, кое-что понял. Про Ван Холла. Ван Холла знали все, миллиардер с причудами. С балалайкой везде ходит. Никто его не видел, но слышали про него все.

Эти двое оглядели комнату и удалились.

– Психи какие-то тоже... – сказал Валерка. – А кто такая Лариса?

– Чего?

– Кто такая Лариса, говорю?

– А что?

– Так, имя хорошее...

– Не знаю, – ответил я. – Я совсем не знаю, кто такая Лариса. Может, внучка этого седого...

– Может... Понятно... Сейчас нам... – Валерка оглядел чердак, – туда.

Валерка указал пальцем.

– Там тоже в потолке дыра. Его должны без санитаров оставить, мы его вытащим легко. Потом не забудьте – спуститесь по лестнице, увидите вертолет, справа от вертолета в нескольких метрах дыра в заборе. Бегите. Какое-то время у вас есть, но скоро хватятся. Если повезет – это шанс оторваться. И даже очень неплохой. К югу железная дорога, совсем недалеко.

Я вдруг понял, что Валерка перестал цеплять к каждому слову свое непременное «вообще-то». Наверное, от волнения.

– Психи... – Валерка плюнул и погрозил кулаком кому-то внизу.

Потом вздохнул:

– Имя, конечно, хорошее. Означает «чайка». По-гречески.

Я повис на нижней перекладине. До земли было метра полтора. Прыгать не хотелось – пятки до сих пор саднили, будто их замораживали жидким азотом. Но прыгать было надо. Я разжал пальцы и хлопнулся на асфальт. В пятки стрельнуло. Я посмотрел наверх.