О`Санчес - Воспитан рыцарем

И точно: стоило тому поймать вопросительный взгляд Снега, как он указал движением подбородка на причину своей веселости: младший имперский страж, который, кстати сказать, так и остался надолго безымянным для них обоих, правил секиру точильным камнем, не спеша, аккуратно, с достоинством, но не на лезвие движением камешка, а – от лезвия!

– Гм… ты, друг ситный, чем фыркать, лучше бы задумался над тем, что сам еще весьма немногое знаешь.

– Но…

– Вот и но. Все в полном порядке. Собирайся, нас ждут. Очень ждут, каждый лишний миг ожидания – мука для них. – С этими словами Снег обернулся к стражам и отвесил им уважительный поклон: – Судари. На этом ваша присяга мне закончена, а Империи – продолжается, не прервавшись ни на миг. Вы вправе рассчитывать за свою верную и исправную службу на благодарность князей Та-Микол, и вам не придется долго ее дожидаться. Краткое, но очень важное время вы берегли здоровье и жизнь его второго сына, юного князя Докари Та-Микола…

Оба стража встали и сделали ответный поклон, глубокий, но далекий от раболепия и угодливости.

– Вас найдут, я уже позаботился об этом. Более того. Если Когори Тумару до сих пор в силе, как вы утверждаете, я пошлю ему пару слов на ваш счет, надеюсь, что старый мой приятель и собутыльник прислушается к моему мнению о вас…

Если бы в этот миг у стражей были крылья, они бы унесли их обоих к самому солнцу… Но и без крыльев оба едва не взлетели под потолок от слов Снега.

– Да… И это… Секира послужит дольше и будет острее, когда вы, любезный, попробуете водить камушком вот так… с начесом. А не с вычесом… вот так… вот так… Понятно? Счастливо оставаться, судари, нам же с князем – пора!

Если у князя Та-Микола, у его приближенных и соратников были какие-либо сомнения в том, что этот юноша – и есть подлинный Докари Та-Микол, то они отпали в первый же миг его появления перед ними: взгляд отца, осанка отца, светлые волосы, такие же, как у отца, только без седины… А от матери – синие глаза и необычайная правильность черт… Такое не подделаешь, не подколдуешь. И аура… Мощная магическая аура – тоже от матери. У женщин подобная соразмерность всех черт лица и тела зовется красотой. Но не пристало мужчине, воину, гордиться тем, что по праву должно принадлежать женщинам, всем вместе и каждой по отдельности.

Впрочем, Лин, а ныне – урожденный князь Докари Та-Микол, и не подозревал о собственной красоте, хотя ему уже не раз говорили об этом… точнее – два раза. Однако, говорившие – обе женщины – могли невольно ошибаться, либо произнести намеренную неправду: одна из них – добрейшая тетушка Мотона, которая души в нем не чаяла, а другая – трактирщица, во время случайного обеденного постоя, быть может, рассчитывая на дополнительную подачку…

Впрочем, у него на счету было и одно объяснение в любви, там, на шиханском базаре, но…

Ах, это было грустное расставание со Снегом… Лин видел, что Снег и его отец, Дигори Та-Микол, в последние минуты встречи все-таки сумели разбить ледяную стену, некогда их разделившую, оба попытались и оба сумели перейти на ты, но… Снег отказался погостить у князя, тот не настаивал… Ни князь, ни имперский представитель, не осмелились даже заикнуться о награде для Санги Бо, это было бы оскорбительным для воина-отшельника. Только Его Величество Император, своим высшим соизволением, сумеет преодолеть его скромность… В свое время, быть может, именно это и случится, однако ныне Император далече…

Лин испросил разрешения у отца проводить своего наставника до границы уезда, и тот не возразил, вздохнул только. Десяток воинов сопровождения отстали на целую тысячу локтей, но полностью ослушаться приказа старого князя, чтобы потрафить молодому, не посмели, расположились в пределах прямой видимости.

– Не хнычь… люди увидят. – Снег хлопнул юного князя по плечу, по спине, приобнял даже… – Значит, так… Освоишься, обживешься, привыкнешь… – а там, годика через три.. приедешь в гости, или я тебя навещу, в Океании, либо где-нибудь на просторе, никому не принадлежащем. У?

– Точно! – Лин заулыбался сквозь слезы и закивал. – А может, и раньше? Ну, встретимся?

– Может, и раньше. Но незачем спешить. Кроме того, тебе надобно привыкнуть к новой своей жизни, это будет не просто. А Мотоне я привет передам.

– И вот это… – Ха! Когда и как умудрился Лин добыть роскошную шаль, связанную из шерсти горных коз?.. Где он успел раздобыть столько денег?

– Ух, ты! Да с узорами, да с золотыми! Передам, она будет довольна. Я ей объясню, что рано или поздно ты нагрянешь в наши края, и вы будете нюниться вместе, в четыре ручья. Пока.

Снег лихо вскочил в седло, развернулся и на рысях помчался прочь. Лин, Гвоздик и Черника долго глядели ему вслед, и хотя Снег ни разу не оглянулся, Лин всем существом своим видел и понимал, словно огненные буквы читал, что спина его – спина немолодого одинокого человека, оказавшегося неспособным в эти мгновения перебороть и скрыть охватившую его печаль и горечь.

Еще через три дня князь вызвал сына и дал ему приказ и поручение: не медля долее, мчаться в княжество, дабы обнять мать и брата.

– Негоже мне размякать в семейных делах, потому что приказов Его Величества никто не отменял, я должен навести здесь, на границах, должный порядок, а это потребует много тяжелого труда, много крови, чужой и нашей. Признаюсь тебе, сын… хотя и непросто мне ронять подобные слова… Санги был тебе как отец, и я… испытываю сомнения в том… что способен состязаться с ним в знаниях, в умениях.. в отцовских способностях… в обаянии, наконец…

– Что вы, отец… Для меня великое счастье…

– Для меня тоже. Не красней, в любом случае – три-четыре дня не перевесят пяти лет. Время, чтобы исправить неравновесие, у нас есть, и дальше оно будет за нас. Но твоей матушке, бесценной моей госпоже Ореми, немыслимо ждать более необходимого, я уже подал весточку, а сейчас, в твоем лице, посылаю ей чудо, о котором она мечтала много, много лет, и обрела надежду со вчерашнего дня, как только прочла мое послание. Береги себя. Мы не можем себе позволить потерять тебя еще раз. Ступай.

Отец у Лина (мысленно юноша продолжал называть себя именем ребенка-найденыша, так ему было привычнее) оказался весьма суровым человеком, прямым и резким, и очень умным. Ему хватило такта приближать к себе найденного сына не вдруг, небольшими шажками, чтобы тот успевал освоиться со своим новым семейным и сословным положением. С этой же целью он отдалил от себя старого шута – все равно уже не шутит почти, только плачет да вздыхает – и отдал его в постепенно складывающуюся свиту юного князя: старик даже разрыдался, но уже не от старости и воображаемых обид, от счастья, ибо ему довелось нянчить и смешить младенчика в его первые годы, и делал он это с любовью.