Эд Гринвуд - Патриарх. Огненная чаша (ЛП)

— Еще какие-то дела? — спокойно спросил глава дома Ускеврен через край поднятого бокала.

Свет от лампы мерцал на последних подслащенных льдинках и винах, поданных с ними. Небольшое подергивание его стиснутой челюсти позади бокала было единственным намеком на отвращение, которое Тамалон Ускеврен чувствовал, обедая в собственном банкетном зале с его двумя самыми ненавистными конкурентами — и кредиторами.

— О, да, Ускеврен, — сказал человек с волосами, поблескивающими сединой, и изумрудными глазами, блестевшими коварством, в праздной манере, которая никого не одурачит, — есть еще одна вещь. — Улыбка Прескера Талендара была шелковистой. — Я привел кое-кого, кто очень хочет с тобой встретиться.

Один из четырех до настоящего времени молчавших мужчин, которые сидели между Тамалоном и Саклатом Соаргилом — толстый, презрительно улыбающийся сын человека, который пытался убить Тамалона шесть раз и нанял кого-то еще, чтобы обеспечить жестокий, холодный конец дням Тамалона по крайней мере еще дюжину раз — наклонился вперед. Что-то, что могло быть призраком улыбки, украсило его лицо. Это был незнакомец в зеленом камзоле, с позолоченными изображениями прыгающих львов, которые напоминали давно пропавшего старшего брата Тамалона Перивела… давно, когда он был молод и энергичен. Перивел нашел время вернуться тогда назад, затем тайно произвести на свет сына?

Тамалон знал в лицо трех остальных мужчин, молчаливо обедающих за его столом. Первым был Айристар Вельвонт, хладнокровный профессиональный маг-наемник, чье присутствие здесь этой ночью, должно быть, стоило Талендару несколько тысяч пятизвездников, по крайней мере. Он был кнутом, препятствующим приподнятому нраву перерасти во что-то большее… или притуплять множественные угрозы, которыми хозяин мог бы заливать гостей в собственном доме.

Человеком возле Вельвонта был Энсайбл Лоакрин, законодатель Селгонта. Лоакрин был идеальным свидетелем и владельцем такого же тщательно невыразительного лица, как и у Тамалона.

Третьим человеком, намного ниже ростом и толще остальных собравшихся за столом, был священник, чьи одежды описывали его как служителя Латандера, бога созидания и возрождения. Имя священника ускользнуло от Тамалона, но несколько больших блюд жареного гуся с орехами не смогли ускользнуть от Повелителя Огня Латандера — и три графина хорошего вина к настоящему моменту также не смогли избежать встречи с ним.

Они были свидетелями, эти трое, присутствующие здесь, чтобы наблюдать за любой хитростью, которую мужчина в зеленом и Талендар могли замыслить, и следить, чтобы мечи оставались в ножнах.

Тамалон наклонил брови так, чтобы его лицо выражало вежливый интерес, что было крайне далеко от его настоящих мыслей.

— И встретив меня?… — спокойно напомнил он.

— …я разочарован сдержанным и формальным характером моего приема, — ровным голосом перебил его человек в зеленом. — В конце концов, я твой брат, Тамалон.

Он сделал паузу, чтобы дать Тамалону время открыть рот от изумления и задать громкий и нетерпеливый вопрос, но глава дома Ускеврен бросил на него успокаивающий взгляд, приподняв бровь буквально на полдюйма.

Прежде чем молчание затянулось слишком надолго, мужчина в зеленом поднялся и сказал звучным голосом, который не мог не достигнуть слуг, неподвижно стоящих вдоль стен, даже служанку, деловито вытирающую пыль в самом дальнем углу зала.

— Пусть все здесь знают правду о моем наследстве. Я — Перивел Ускеврен, законный наследник моего родителя Алдимара, и глава дома Ускеврен. Этот дом связан так, как я связываю его, его монеты текут как я повелеваю, и как я говорю, да будет стоять Ускеврен.

Слова были старой формулировкой, созвучной закону Сембии. Глава дома полностью контролировал его инвестиции и деловые сделки. Если это и правда был Перивел, то у Штормового Предела — прекрасного городского поместья Ускеврена — появлялся новый хозяин. Тамалон мгновенно потерял бы всю власть над богатством, которое он так кропотливо восстанавливал, и впредь здесь правил бы этот незнакомец.

Было, однако, небольшое осложнение. Перивел Ускеврен был мертв больше сорока лет.

Последнее воспоминание Тамалона о его брате хаотично возникло в его голове, яркое и ужасное как всегда. Штормовой Предел был в огне, и там был Перивел, кричащий вызов красном, бьющемся сердце ада из падающих балок и ревущего, мчащегося огня, его меч сверкал, когда он рубил и колол троих — троих! — Талендаров.

Лошадь под Тамалоном в ужасе становилась на дыбы, ее обожженная грива и бока ужасно воняли. Она ринулась с криком вперед, в более темные и прохладные улицы, унося неистовствующего Тамалона от треска огня и криков умирающих.

От дома остался всего лишь почерневший каркас, когда он увидел его снова. Его пепел хранил кости многих, но не отдавал ни единого живого человека, ни трупа, которого можно было бы назвать по имени. Священники допросили несколько обгоревших черепов при помощи жутких заклинаний, затем направились в утомленном удовлетворении, чтобы назвать Тамалона Ускеврена наследником дома и представить ему счет за их священные труды. Они, по крайней мере, были уверенны, что Перивел умер в огне. Конечно, с уходящими годами их боги забрали каждого из них, и никого не осталось, чтобы повторить их показания теперь, кроме Тамалона.

Так это было; так это было всегда: Тамалон Ускеврен стоит один против врагов его семьи.

Опять один. Он все больше уставал от этого. Возможно, пришло время отложить вежливость в сторону и выйти как лев. Если бы он мог быть уверен, что одолеет всех змей, которые с шипением ползали в темноте вокруг дома Ускевренов.

И в этом была проблема. Боги никогда не облегчали сембийцам жизнь, позволяя быть уверенными в чем-либо.

— Я полагаю, брат, — сказал Перивел плавно, — ты задаешься вопросом, почему я сегодня ночью здесь, в компании людей, чьи семьи имели в прошлом разногласия с нашей семьей?

Он ждал, что Тамалон взорвется в протесте, но глава дома Ускеврен лишь бесшумно, почти лениво махнул рукой, предлагая ему продолжить.

Глаза претендента вспыхнули — не обманулся ли он, увидев в глазах Тамалона капитуляцию? — и широким движение руки он вынул запечатанный документ из нагрудного кармана своего камзола. Перивел протянул пергамент к свету лампы, чтобы все могли увидеть, что печать цела. Он взглянул на Прескера Талендара, получил торжественный кивок согласия, и медленно сломал печать.