Вероника Иванова - Раскрыть ладони

Я тогда еще долго лежал, глядя в розовеющее рассветное небо, но не потому, что сил подняться не было, а потому что надеялся: все происходящее мне только снится, и если не буду двигаться еще какое-то время, глаза снова закроются, чтобы распахнуться уже в Серых Землях. Но потом вспомнил, что не верю в посмертие, а значит, пока еще жив.

Садиться было трудно, ведь я не мог помогать себе руками. Пришлось напрягать спину, изворачиваться, лишь бы не допустить ни малейшего касания. Потому что каждая случайная встреча ладоней с землей, одеждой, да даже с воздухом оборачивалась вспышкой. Если, разумеется, их вообще можно различить среди беспощадно пылающего пламени.

Рук не было. Были перчатки, наполненные огнем. Набитые под завязку. И пугающе странным было то, что у самых запястий жар заканчивался, как обрубленный, а дальше… Дальше простирался лед. От пяток до кончиков волос. Огромная ледяная равнина, красоты и ужаса которой я не мог видеть, зато великолепно чувствовал.

— Тогда почему лежишь? Выйди на улицу, там весело! Уже и ярмарка началась, а ты собираешься все проспать?

Да, начался праздник. Середина Лета. Еще год назад я бы радовался этим дням, приносящим непременный и, если повезет, отличный доход. Всего год назад… А теперь? Даже плакать нет сил. И веселящаяся толпа не развеет мою печаль, как бы ни старалась. Если же вспомнить о стыде…

Я именно потому и валяюсь в постели. Чтобы не спускаться вниз и не встречаться с Туверигом и кузенами. Чтобы лишний раз не прятать глаза. Понимаю, дядюшка не станет ни ругать, ни сочувствовать, он и два дня назад, когда я все же доплелся до дома, только пожал плечами. Мол, мое дело, как проводить время, под родной крышей или нет, и раз уж взял на себя смелость отправиться в дебри города, не скули потом, что вернулся побитой собакой.

Нет, я не смогу признаться. Не сейчас. Это все равно, что подписать смертный приговор себе же самому. Сказать, что больше не могу работать руками? А потом? Повеситься? Или выпрыгнуть из чердачного окна? Все, что угодно, лишь бы не становиться обузой. Тувериг ведь не прогонит. Пожалеет. Но жить, день за днем ощущая, как тебя перестают замечать…

Мне не надо было соглашаться. Побыл бы еще с полгодика в Доме призрения, потом оказался бы на побегушках у Трэммина, вернее, в вечной кабале у господина старшего распорядителя, зато не подвел бы никого. Не вынудил тратить время и деньги зря.

Двоюродный дядюшка же не дурак и не богатей, которому легко швырнуть на ветер пару сотен монет. У Туверига был свой строгий расчет: затащить меня в кузню. А что теперь? Я молот-то не могу сжать в пальцах, не то, что почувствовать верный момент и место для удара. И так останется… Навсегда?!

Нет! Не буду думать о дурном! Не буду. Может быть, все еще исправится, само собой. Я же помню, как приходили ощущения. Не сразу, неясные, неточные. Тень ветра, а не он сам. Так было поначалу, но долгие и упорные часы занятий помогли пальцам стать чувствительнее. Сколько на все ушло лет? Не меньше десяти. Но я потерплю еще десять, если есть хоть капелька надежды на возвращение. Ничего! Я упрямый. Справлюсь. Попробую справиться.

Увесистые шаги по скрипучим ступенькам. Стук об пол чего-то твердого и тяжелого. Растерянное лицо Ена в дверном проеме.

— Маллет, тут, это… К тебе. Пришло. То есть, пришел.

Пугающее начало. Да и кузен, похоже, находится в недоумении.

— Кто?

Вместо ответа Ен распахивает дверь пошире.

Шурх-ш-ш-с-с-с. Шурх-ш-ш-с-с-с. Они всегда так шаркают, земляные феечки. Неистребимая привычка. Да еще оставляют за собой жирноватый след и камешки. Прибираться придется… Постойте! А зачем эта тварь вообще ко мне пожаловала?

Низенькая, до колена фигурка, коренастая и грузная, прячущая складки бесформенного тельца под черно-белой мантией посланника Надзорного совета, и гордо выставившая вперед пузо, как только добралась до середины комнаты.

— Маллет из рода Нивьери находится здесь?

Нет, это не голос. Это камешки, трущиеся друг о друга, но трущиеся не на свободе, а в толще земли. Глухо, мрачно, гулко и угрожающе.

— Да.

Тайана, робко обойдя пришлеца по большому кругу, выскальзывает за дверь, но не уходит, а остается подглядывать через щелочку за настоящей и живой faye, посетившей дом. Любопытная… Впрочем, я тоже терзаюсь сомнениями и вопросами.

— Маллет из рода Нивьери…

— Я.

Приподнимаюсь на локтях и, всеми правдами и неправдами оберегая ладони от касаний, сползаю с постели. Синяки уже почти не болят. А может, и болят, но холод, разлившийся по телу и не собирающийся исчезать, скрадывает ощущения. Может быть, именно сейчас моя плоть разрывается на части от боли… Неважно. Главное, что сердца я тоже не чувствую. Нисколечко.

Хрустит разворачиваемый пергамент.

— Волей Анклава, милостивого и благодетельного…

Феечка тянет каждое слово, заставляя меня скрипеть зубами от ожидания развязки. Конечно, комок земли никогда не будет стремителен, как воздух или огонь. Даже с водой не сравнится. И в другое время мне было бы плевать на тягомотного посланника, но сейчас предчувствие чего-то нехорошего не позволяет расслабиться и побыть равнодушным зрителем.

— Означенному Маллету из рода Нивьери надлежит в самом скором времени, как только будет возможно…

Наконец-то, добирается до сути! Не менее четверти часа ушло на перечисление великих деяний и прочих заслуг магов перед миром.

— Прибыть в стены Обители для подтверждения путем испытания…

Неужели? Быть того не может… Не должно быть!

— Своего права оставаться занесенным в Регистр милостью Анклава, всемогущего и…

Дверь будущего все-таки распахнулась, и я увидел, что меня ждет. НИ-ЧЕ-ГО. Конец. Даже смерть была бы лучшей участью, чем грозящая мне. Вернее, почему грозящая? Уже осуществившаяся. И вовсе не волей Анклава, а желанием господина старшего распорядителя.

Из Регистра не вычеркивают. Не платишь податей — просто откатываешься на последние страницы, в раздел неблагонадежных изгоев. Но все равно остаешься. Потому что маг не может вдруг сам по себе взять и перестать быть магом. Если ему не помогли это сделать.

— Вы не торопились, dyen Маллет.

Скучное подтверждение факта, не более того.

— Прошу Совет простить мое запоздание. Мне нездоровится.

— Лихорадку подхватили?

— Да, не повезло.

Сочувствия не слышно, только раздраженное сопение.

Им ведь тоже не слишком охота дышать сырым воздухом Зала испытаний. Им — пятерым представителям Совета, отряженным и наделенным высочайшими полномочиями, дабы проверить мои магические способности. Я не вижу лиц, скрытых под капюшонами мантий, да и не хочу видеть. Раньше легко бы угадал, кто из них мужчина, а кто женщина, с точностью до года назвал возраст и описал границы могущества каждого. Раньше. В другой жизни, которую начинаю забывать с пугающей быстротой.