Вероника Иванова - Раскрыть ладони

— Не язвите сверх меры, меня этим не проймешь. Я говорю о ваших глазах.

— С ними тоже не все хорошо?

— А вы сами никогда не заглядывали в собачьи глаза, юноша? Так попробуйте. Пока пес считает вас своим хозяином, он будет бесконечно предан и простит любую обиду. Но стоит только дать понять, что от дома ему отказано… Я видела злых собак, юноша. А еще я знаю, как легко преданность сменяется ненавистью. Потому и прошу: забудьте. Сразу же. Прямо сейчас.

Так вот в чем причина ведения душеспасительных речей!

— Вы боитесь?

Наута кивнула:

— Да, боюсь. Не вижу причины лукавить. И не хочу, чтобы девочка пострадала.

Значит, я похож не просто на собаку, а на опасную собаку? Может, стоит начать лаять? Хотя, настоящие злые псы сначала дерут чужие глотки, и только потом…

Но обида не желает уходить незамеченной:

— Значит, до меня вам нет дела?

— Никакого. Кроме ваших услуг, которые вы, как я полагаю, будете продолжать оказывать моему Дому. Потому что у вас не слишком большой выбор, верно?

Она не смеялась. Не издевалась. Не ехидничала. Не стремилась меня унизить. Она просто доверила словам тайну, хорошо известную всем вокруг. Но голос ударил сильнее, чем меч.

У меня, на самом деле, нет выбора. Почти ни в чем.

Значит, женщины любят только сильных мужчин? Только тех, что лупят, оставляя ноющие пятна синяков по всему телу, а еще лучше — на хрупком фарфоре миленького личика? О, я мог бы уподобиться таким силачам! Более того, после моих побоев ты осталась бы калекой до конца жизни! Я и сейчас могу одной лишь пощечиной навсегда лишить твое лицо малейшей привлекательности. Могу. Но никогда не решусь это сделать. Потому что слишком хорошо знаю, как больно быть уродом.

«Но разве ты урод?» — с возмущением вопросило попавшееся по дороге зеркало. Возражать бесстрастно-гладкой поверхности смысла не было: с виду я вполне… Вполне, в общем. Даже на самый придирчивый и изысканный вкус.

Довольно высокий. Ноги, руки на месте. Мышцы имеются. Волосы хорошие, густые, черные на зависть многим щеголям, только стригу коротко, чтобы не мешали. Черты правильные. Глаза… Ну, пусть похожи на собачьи, хотя бывают ли у собак глаза зеленого цвета? Есть лишь один изъян. Значит, я красивый, только пока дело до поцелуев не дойдет? Ты легко узнала мою тайну, Келли. Впрочем, стоило ли надеяться насильно спрятать от других то, что не спрашивает у тебя разрешения на существование?

Пальцы с привычной брезгливостью коснулись еле уловимого желвака на правой щеке, совсем рядом с уголком губ. Это сейчас он крохотный и почти незаметный, а стоит родиться волнению, приятному или нет, неважно, и начинается… А может, заканчивается, потому что онемение захватывает щеку и спускается по челюсти, мешая и сглатывать слюну, и разговаривать. А кроме того, еще и дышать. Подарок на память. Долгую. Я бы постарался забыть, но не дозволено. Судьбой.

Неужели одно лишь это породило у тебя отвращение, Келли? Не может быть. А если может, то… Нет, не хочу так думать. Разве тело обязательно должно быть совершенным, чтобы заслужить любовь? Стоит только взглянуть вокруг, и убедишься в обратном. Или… Мне всего лишь нужно было быть богатым, вот тогда бы женщины сами бились за место в моей постели! Да, Келли? Ты такая же, как тысячи других? Тебе тоже нужны от жизни лишь деньги?

Но может быть, все было заранее подготовлено? Отрепетировано, как ярмарочное представление? Может быть, госпожа нарочно подговорила тебя или заставила произнести те слова? Во всем виновата Наута, да? Хозяйка?

Я не стал распахивать дверь пинком: она уже была открыта. Келли все так же сидела, размеренно проводя гребнем по медовому золоту волос, все так же смотрела в зеркало, в котором появилось теперь и мое отражение. И вопросов не понадобилось, потому что карий взгляд, устремленный в зеркальные просторы, оказался красноречивее языка.

И почему с губ всегда слетают не те слова, что важны, а те, что успели на гребне обиды первыми оказаться у выхода?

— Я не думал, что ты трусиха.

— Я не боюсь.

— Надо было все сказать самой.

— Тебе было бы легче?

Правильный вопрос. Да я бы не поверил. Ни за что. Не захотел бы поверить. А потом разразился бы проклятиями на голову той, которую… Любил.

— Нет.

Покатые плечи приподнялись и опустились, заставляя узенькие полоски ткани начать движение вниз, заставляющее сердце привычно вздрогнуть:

— Тогда в чем беда?

— Ни в чем.

— Ты зашел сказать: «до свидания»?

— Я зашел сказать: «прощай».

— Обедать!

Голос Тай настиг меня на середине лестничного пролета. Второго по пути на чердак.

— Я не голоден.

— Полдня где-то ходил, и кушать не захотел?

Наивное удивление кузины почему-то не смогло меня умилить, хотя раньше всегда достигало поставленной цели: рассеянной улыбки и согласия со всеми предложениями, что последуют далее.

— Нет.

Скрип. Скрип. Скрип. Последняя ступенька.

— Все ведь без тебя съедят… — Тай робко попыталась сбить меня с выбранного пути. Не смогла.

Знаю, что останусь голодным до утра. Пусть. Все равно сейчас кусок в горло не лезет. Но мне уже не обидно. Не больно. Не противно. Мне — удивительно.

Разве я что-то просил у судьбы? Не припомню. Принимал ее милости без выражения истовой благодарности? Вот это вернее. Но никто нарочно не учил меня верить в богов, поэтому, наверное, жители небесных дворцов и решили отказать в покровительстве юнцу, считающему подлунный мир прекрасным и счастливым. Хотя… Нет, моей вины в когда-то давно случившихся бедах не было.

Не уродился с полноценным Даром? Такое бывает сплошь и рядом. Да и разве я много потерял? Подумаешь, не вижу кружева заклинаний глазами! Зато могу плести их не хуже, чем все прочие маги. Вот только…

Да пошло оно все за Порог! Я ведь не прошу невозможного. Всего одну горсточку. Глоточек. Капельку счастья, но чтобы настоящего и только моего. Чтобы я сам решал, принять его или прогнать.

Рубашка опять мокрая от пота… Надо бы хоть прополоскать. Или плюнуть на приличия? Мужчина каким должен быть? Сильным. А сильные мужчины обычно не утруждают содержанием себя в чистоте, за них это делают женщины. Но поскольку вокруг меня из женщин осталась одна Тайана, придется самому обо всем заботиться. Постираю. Плита еще не должна остыть, разогреется легко. Можно и холодной водой обойтись, но… Не люблю морозить пальцы. Ничего с ними не сделается, и все же, мало приятного в том, чтобы вновь заставлять кровь просыпаться от ледяного сна, потому что и помимо стирки имеются занятия с теми же последствиями для плоти. Например…

Занавеси взметнулись вихрем, но тут же успокоились, сделав это столь поспешно, что не возникло ни малейшего сомнения: меня снова почтили посещением. А если учесть расположение источника короткой бури, можно вообще не задавать вопросов. И не оборачиваться. В конце концов, даже умирать легче, когда не видишь, кем и куда наносится последний удар.