Вероника Иванова - Раскрыть ладони

Нет сырости, стены выбелены, пол не проваливается под ногами, с потолка не сыплется труха штукатурки. Все подновлено или просто заменено. А ведь еще семь лет назад этот дом был ничем не лучше склепа, из которого юные создания стремились вырваться на свободу с таким усердием, что попадали в гораздо худшие ловушки.

Я помню, как двое парнишек радовались, что приглянулись в подмастерья известному магу. Прыгали и ходили колесом от счастья. Ну еще бы, ведь они думали, что за стенами приюта их ждет прекрасная и волшебная жизнь, и не пройдет и десятка лет, как сами смогут творить чары, какие только пожелают…

Оба сгорели, как свечки. Я как раз сдавал экзамены в Регистр и слышал, как в коридорах Обители шептались о преждевременной кончине юных служек. Разговоров ходило много и разных, но сплетники оказались едины в главной причине: пареньки умерли по вине хозяина. Перетрудились. Износили себя в считанные месяцы. А все почему? Потому что верили в лучшее. И никто не захотел или не смог рассказать им о тенях, в которые попадаешь, если захочешь спрятаться от жаркого солнца.

Вилдия обернулась, словно почувствовав, что я замедляю шаг больше необходимого.

— Не узнаешь родной приют?

— Нет, dyesi. Здесь все стало иначе, чем я помню.

На губах женщины появилась смущенная улыбка:

— Рада, что ты заметил.

— Почему?

— Потому что оценить мои труды может только тот, кто видел обе стороны жизни.

Она переступает порог кабинета, а Джер, предупредительно пропуская Смотрительницу вперед, оборачивается и смотрит на меня с таким выражением в глазах, что хочется отступить и спрятаться за углом коридора. Охотник, нацелившийся на добычу. Хорошо еще, что невидимый арбалет направлен не в мою сторону, но легче почему-то не становится. Неужели меня заботит судьба колоска, выбранного демоном для кровавой жатвы? Быть того не может. Тогда что заставляет сердце испуганно замирать?

Боюсь, что остро отточенный серп заденет меня? Нет. Боюсь, что отскочит в сторону и ударит по невинным и непричастным. Я смогу уйти от атаки. Смогу отразить, если понадобится. Но моя победа непременно обернется поражением для кого-то другого. Хорошо, если это будет враг, ненавистный и непримиримый. А если кто-то случайный? Кто-то, из любопытства или по незнанию вставший на нашем пути? Вернее, на моем. Как сказал демон? Я все теперь делаю сам. Значит, и отвечать буду сам. За все. Но боги, как же это трудно!

— Так о чем мы собирались побеседовать? — Вилдия расправляет полы мантии, усаживаясь в широкое кресло, пока Джер придирчиво принюхивается к разлитому по бокалам напитку.

— О прошлом, любезная госпожа, только о прошлом.

— А я полагала, приятнее и увлекательнее строить планы на будущее.

Демон сделал глоток и удовлетворенно сощурился:

— В таких разговорах нет смысла, госпожа. Наступающий день не принадлежит нам в еще большей мере, чем прошедший, но то, что было вчера, мы хотя бы помним. А то, что будет завтра… Оно просто БУДЕТ. Но какое? Не узнаем, пока будущее в свою очередь не станет прошлым.

Смотрительница помолчала, задумчиво переводя взгляд с меня на демона.

— Вы, в самом деле, молочные братья?

— Если судить строго, да, — кивнул Джер. — Мы пили из одного и того же источника, просто один больше, другой меньше.

Врет? Если вспомнить его собственное утверждение, нет. Впрочем, на сей раз он не сказал и той «правды», которой потчевал Тайану. Вроде бы все то же самое, и вовсе не то. Даже Вилдия отметила эту странность, но по-своему:

— Вы умеете играть словами, любезный dyen. И судя по тому, как легко это делаете… Занятие прибыльное?

— Не очень. Но на жизнь хватает. А уж на смерть я успел заработать с лихвой!

Вилдия рассмеялась, обмахиваясь веером:

— Маллету повезло, что у него есть такой брат. Жаль только, вас не было рядом с ним в то время, когда…

— Кстати, о времени. — Демон плюхнулся в кресло напротив Смотрительницы. — Я жду подробнейшего рассказа!

— Может быть, сам виновник?.. — Женщина вопросительно посмотрела на меня.

Снова теребить шрамы памяти? Нет ни сил, ни желания.

— Увольте.

— Но ты не возражаешь?

— Против чего? Эта история известна слишком многим, и смысла молчать нет. Никакого.

— Тем более, зритель со стороны порой видит намного больше, чем сам участник представления, — заметил Джер.

Ага. Выпучивает глаза, хлопает ресницами, ахает и охает, но даже не представляет, какие страсти обуревают актеров на сцене.

— Видит? Наверное. Но понимает ли, что именно он видит?

— Сейчас и узнаем! Любезная госпожа усладит наш слух звуками своего чудесного голоса?

Вилдия еще раз посмотрела на меня, словно ища ответ на ранее заданный вопрос. Не нашла, огорченно отвела взгляд и приступила к рассказу:

— По древним обычаям и доселе исполняющимся законам маг признается совершеннолетним при наступлении двадцати двух лет…

Демон подхватывает:

— А входит в силу чуть раньше, между семнадцатью и девятнадцатью.

— Откуда вам известны такие подробности? — в глазах Смотрительницы вспыхнул огонек неподдельного интереса. Если до этой минуты женщины рассматривала Джера, лишь как приятного, но никчемного собеседника, то теперь обрадовалась его обществу по-настоящему.

— По долгу службы я частенько имею дела с магическим сословием и, волей неволей, обзавелся разными знаниями.

— И кому же вы служите?

Демон коротко улыбнулся, не разжимая губ:

— Тому, кто нуждается в моих услугах. И тому, кто может их оплатить.

Вилдия или поняла намек, или сделала вид, что поняла, но больше задавать вопросов не стала, вернувшись к моей истории:

— До совершеннолетия маг не имеет права на распоряжение ни именем, ни имуществом своего рода, и любой взрослый родственник может… Собственно, именно это и произошло. По несчастливой случайности отец Маллета погиб, а мать передала опеку Дому призрения.

— Интересный поступок.

— И никому не понятный, — вздохнула Смотрительница. — Но она была в своем праве, этого никто не мог отрицать.

— И парень на пороге совершеннолетия оказался в приюте… — Джер задумчиво почесал щеку. — Хорошая мать. Заботливая.

Еще будет насмехаться? Не позволю!

— Ты ее не знаешь, поэтому…

— Предлагаешь молчать? — Зеленые глаза горько потемнели. — Хорошо. Это не мое дело, правда. Но ведь ты сам не в восторге от поступка мамочки, верно?

— Она — МОЯ мать!

— С этим никто не спорит.

— И только я могу обвинять или…

— Или миловать? Да. Только ты. Извини, если мои слова оказались… неправильными. Я не хочу никого судить или оправдывать, но причины… Пока не могу придумать ни одной, заставившей мать отказаться от своего сына, да еще так жестоко.