Игорь Ковальчук - Северянин

Викинг ласточкой нырнул следом с ощущением окрыляющей радости и облегчения: наконец-то схватка за взгляды на семейную жизнь и достоинство мужчины переходили в привычную плоскость. На лету он уронил клинок, и, приземлившись рядом с противником, который успел сообразить, сгруппироваться и немного откатиться в сторону, набросился на него с кулаками.

Кулаки у кузнеца были пудовые, твердые, будто выточенные из дерева и юркие; правда, и череп его противника оказался очень крепким. Судя по всему, от первого удара в голове у белга потемнело, он откинулся на спину и вяло засучил ногами. Второй удар пришелся чуть менее удачно, не замутил сознания, а наоборот, встряхнул, парень подскочил, будто получил чувствительный пинок, попытался вывернуться, но Агнар навалился сверху, мутузя его по чему придется. Время от времени викинг натыкался на чужой кулак, но лишь вжимал голову в плечи и жмурился, чтоб ненароком не потерять глаз, и продолжал тузить барахтающегося врага.

Один из друидов торопливо шагнул вперед.

– Убей его! – выкрикнул он.

– Убей его! – поспешили повторить остальные.

Это отрезвило скандинава, и он вспомнил – здесь, на лугу вблизи селения, происходит не обычная драка парней, делящих девушку, а обряд. А кто, собственно, счел нужным хотя бы предупредить его о том, что предстоит очередная ритуальная драка? Об угрозах друида молодой мастер ненадолго позабыл, зато бешенство, захлестнувшее его сердце, едва не толкнуло его на бунт. Он приподнялся, метнув уничижающий взгляд в сторону подзуживающих его жрецов леса, но в этот же момент его противник вывернулся и попытался взмахнуть мечом, чтобы снести молодому мастеру голову.

И ему это, пожалуй, удалось бы, если бы по чистой случайности скандинав не придавил клинок ногой. Металл злобно свистнул, но толстую тройную подошву до конца не рассек – это и спасло воину ногу. Обернувшись к упрямому белгу, викинг успокоил противника хорошей затрещиной. Однако даже затрещины оказалось недостаточно. Парень продолжал ерзать, вращая совершенно ничего не выражающими глазами и дергая руками, должно быть, в поисках чего-нибудь тяжелого, чем можно было бы попытаться вышибить дух из Агнара. Тот понял намерение противника, – все-таки они, оба деревенские парни, знающие, что почем в жизни мужчины, были похожи, – и, слегка пожав плечами, выхватил нож.

Из раны противника потоком хлынула кровь. Ударом кулака, не глядя, куда бить, скандинав отшвырнул от себя умирающего и встал. Он был грязный и липкий, весь в крови, однако, нисколько не боясь испачкать белоснежное платье, девушка, за которую он заступился, подошла и приникла к нему. Она обнимала его так, словно он только что спас ее от смерти, и викинг ждал, что увидит на ее глазах слезы, однако, она взглянула на него с улыбкой, хранящей ту самую тайну, которая делает женщин привлекательными в глазах представителей сильного пола.

Машинально он обнял ее, окончательно измазав кровью и грязью.

– Отец Мира победил! – воскликнул старик-друид, – тот самый, в роскошном белом одеянии и тяжелых золотых украшениях, – поднимая ладони великолепным жестом приветствия.

Кровь убитого медленно впитывалась в землю.

К Агнару подошли с поклоном, стянули с него испачканную одежду, обтерли ароматной, пахнущей цветами водой, облачили в новое платье, и девушка сама затянула на нем широкий узорчатый ремень. Ее тоже переодели, усадили рядом с ним, и, постелив на земле узорный платок, разложили на нем нарезанный ломтями белый хлеб, молодой сладкий сыр на глиняном блюде, свежую зелень, ломти сочного мяса, уложенные на свежие лепешки, и большой жбан какого-то напитка, а к нему – две большие кружки.

После чего друиды исчезли, будто по волшебству, оставив его наедине с девушкой.

Та деловито и без особой спешки свернула испачканную накидку и тунику, надетую поверх платья, тоже запятнанную кровью. Отложила их в сторонку и присела поближе к жбану. При помощи большой, выточенной из дерева ложки на длинной точеной ручке она разлила напиток по кубкам.

Викинг следил за ее действиями; он не представлял, что должен теперь делать. Следует ли ему провести ночь с этой девушкой, или же просто поужинать, или от него ждут еще каких-то действий? Потом Агнар не выдержал, подсел к расстеленному платку и, тщательно обтерев кинжал о траву, потыкал им мясо. Судя по всему, оно было поджарено на углях, причем в самый раз – сочное, выдержанное на огне столько, сколько надо. Колебаний больше не осталось – он подцепил ломоть на кончик кинжала и откусил от него большой кусок.

Она подала ему кружку, полную напитка с необычным терпким запахом, и он выпил ее содержимое буквально одним глотком. Угощение оказалось великолепным, правда, вкус хмельного питья был ему незнаком. Викинг задумчиво заглянул в кружку и спросил девушку:

– Что это?

– Это дубовое вино.

– Дубовое? – недоумевая, молодой мастер покачал кружку. – Как это? Из чего оно изготавливается?

– Из коры, желудей и кое-каких травяных добавок.

– Разве можно приготовить вино из коры? Она же горькая!

– Если уметь, то можно, – девушка смотрела на него с улыбкой. – Вино можно приготовить из чего угодно.

– Ладно. Поверю. Скажи-ка мне, а чем мы теперь должны заниматься? Что там по обряду положено?

– Всем, чем угодно. Всем, что тебе захочется.

– Прямо-таки всем? – заулыбался скандинав. Удивительное дело, но с этой девушкой он чувствовал себя совершенно свободно и уютно, как ни с одной другой.

– Делай все, что захочешь. На эту ночь ты – мой супруг.

– Вот как… Хоть сказала бы, как тебя зовут.

– Маха.

– Странное имя…

– Возможно, – рассмеялась девушка. – Ешь.

– Подожди, а что оно означает?

– Всего лишь «поле». Ешь!

Он охотно принялся за еду, запивая ее большими глотками дубового вина. Последнее оказалось весьма крепким, и уже к концу трапезы викинг поймал себя на мысли: «Однако, и надрался же я»… Напиток казался ему все вкуснее и вкуснее, и терпкость, которую он ощущал вначале, стала пропадать. Необычно подействовало на него это питье – он уже и забыл, как пил крепкое нейстрийское вино и хмелел от него столь же стремительно, – и конец трапезы запомнился ему лишь как серия рваных образов и картин. Вот он пытается угостить сыром Маху, вот она подливает ему напитка, скребя черпачком по дну жбана, вот он прикасается губами к ее губам, сладким от сыра, а может, и от какого-то еще лакомства, появившегося на платке чуть позднее.

Под утро он проснулся на лугу, головой на кочке, укрытый толстым шерстяным плащом и, видимо, рефлекторно завернувшийся в него ночью. Легла роса, увлажнив лицо, и потому Агнару показалось, будто Маха только что ушла, поцеловав его напоследок. Рядом не оказалось ни девушки, ни платка с яствами, ни яств. Голова побаливала, как после слишком большой дозы крепкого вина… Хотя, собственно, почему «как»? Сев, он обхватил пальцами виски и качнулся разок-другой. Самое обидное, что его никто не заставлял. Сам без принуждения выхлебал целый жбан. Маха-то почти не пила, лишь подливала ему.