Светлана Цыпкина - Черные дни в Авиньоне [СИ]

— Друг мой, по моему глубокому убеждению, все ангелы делятся на два вида… — Кроули наполнил его стакан, и продолжил, мысленно подмигнув и «хорошему», и «плохому», и «злому»: — те, кто делают карьеру на Небесах, и те, кто работает. Ты — работаешь.

— Спасибо. Ты бываешь удивительно афористичен.

Кроули мог не опасаться упрека во вторичности: его друг не любил вестерны.

— Бессильные мира сего, [7] Автор целиком украл фразу «Бессильные мира сего» из названия романа Бориса Стругацкого. Но что поделать, она прямо-таки создана для таких парадоксально мыслящих персонажей как брат Вильгельм. — настроение Азирафеля заметно изменилось. После третьего стакана он перешел от гнева к философствованию. И язык уже слегка заплетался. — Верно при… припечатал нас Вильгельм…

— Что-то не припоминаю ничего похожего.

— Эт было в з-з-замке… — Азирафель пьянел на глазах. — познкомилис-с мы в з-замке…

Кроули мягко предложил ему протрезветь, но ангел ни с того ни сего заупрямился, напомнил, что он крут, пинком распахнул дверь в оранжерею и в облаке спиртного запаха выдул туда туманный шарик воспоминаний, цветом напоминающий сильно разбавленный виски.

В самом деле, замок появился. Он стоял посреди зеленого луга: огромный, из бурого камня, с башенками, зубчатыми стенами и узкими окнами-бойницами. За ним вдали угадывался лес.

Под стенами гарцевал на белом коне рыцарь в светло-сером плаще и серебристом шлеме. На стене стояла дама в остроконечном головном уборе и что-то кричала, глядя вниз.

Кроули прислушался:

— Я надеялась, вы покроете себе неувядаемой славой, сэр Азирафель! А вы не скрестили мечей и не преломили копий с Черным рыцарем! Стыдитесь!

— Ой, пр… промахнулся, — Азирафеля пошатывало, пришлось для устойчивости уцепиться за дверной косяк. — Не тот век. И замок… не того…

— Все равно интересно, — оживился демон. — Это же Камелот, верно? Ты вернулся после той нашей встречи на болоте?

— Выслушайте меня, прекраснейшая Алиенор! — тем временем воззвал рыцарь. — Копий я в самом деле не преломлял, но ведь и без того все закончилось благополучно! Я вернулся к вам живым и невредимым!

— Вы просто трус, сэр Азирафель, — отрезала Алиенор и покинула стену. Рыцарь немного постоял в раздумье, затем направил коня к воротам и скрылся в замке.

— Надо было нам обменяться шлемами, — заметил Кроули. — Ты бы предъявил мой как трофей, твой бы мне тоже пригодился.

— Да ну ее, — отмахнулся Азирафель, — в Камелоте ку-у-уча красоток. Не одна, так другая…

Желтые глаза распахнулись до последних доступных им пределов и с веселым изумлением уставились на ангела. А тот забормотал, все более и более путаясь:

— Раждому кыцарю… э-э-э… каждому рыцарю надо поиметь даму сердца… или заиметь? Ох, что я несу… Нет, срочно трезветь. Сроч-но.

Он сосредоточился на пустой бутылке, возвращая в нее выпитое до последней капли. Очевидно опасаясь, как бы демон не пристал с расспросами о похождениях во времена короля Артура, Азирафель поспешил вызвать новое воспоминание — на этот раз именно то, какое надо.

Мягкий августовский вечер пах яблоками, зреющими в королевском саду, полынью, укропом и шалфеем с грядок аптекарского огорода. Ароматы вливались в распахнутое окно библиотеки — просторного зала, тесно уставленного книжными шкафами и ларями. Под высоким сводчатым потолком копились ночные тени, но у окна еще хватало света: во всяком случае двое, сидевшие у стола, не спешили зажигать свечу в простом медном подсвечнике. Конечно, Азирафель обошелся бы вообще без света, но в четырнадцатом веке такая способность могла быть ложно истолкована.

Раскрыв большую кожаную папку, он вытащил лист пергамента и принялся читать вслух. Ему очень нравилось то, что он читал, хотя смысл написанного резко контрастировал с умиротворением, разлитым в библиотеке.

Азирафель отложил пергамент и взглянул на слушателя: сухощавого пожилого мужчину, облаченного в монашескую рясу. Коротко стриженные волосы, совсем седые, обрамляли тщательно выбритую тонзуру.

— Что скажете? Удивительно злободневная вещь, вы согласны? Между тем написана полтора века назад. Ее автор — легендарный Гугон Орлеанский по прозвищу Примас.

— Наслышан о нем, — монах кивнул. — Гугон достоин стать в один ряд с величайшими поэтами и ораторами античного мира. Признаться, я думал, его сочинения никем не записаны и передаются из уст в уста, а вы обнаружили целый сборник… — монах тяжело закашлялся. На бледном лице выступили алые пятна.

Азирафель вскочил со своего места:

— Доктор Оккам, я распоряжусь, чтобы сюда принесли горячего молока с медом. Вам не следовало бы сегодня вставать.

— Спасибо, мой друг, мне уже лучше, — исхудавшие пальцы подрагивали, но Оккам с жадным интересом перебирал пергаментные листы, уложенные в кожаную папку. — Это стихотворение я непременно включу в свой новый трактат. Дорогой Вайскопф, должен отметить, королевской библиотеке невероятно повезло с хранителем!

Уходя, Азирафель позволил себе довольную усмешку. Это в самом деле была непростая и кропотливая работа: внушить кастеляну королевской резиденции в Мюнхене, что у него имеется горячо любимый племянник, лиценциат богословия и большой разумник, который прямо-таки создан для работы с личным собранием книг Людвига IV Баварского, короля Германии, императора Священной Римской империи. Прежний библиотекарь срочно попросился на покой, благо, был уже в летах, и вскоре должность перешла к скромному и обходительному господину лет тридцати, представленному кастеляном как Азария Вайскопф.

Ангел, как и полагается полевому агенту, знал все языки мира, но в бытовом лексиконе нередко путался. Смешав латынь и немецкий, он кое-как выкроил себе подходящие имя с фамилией, и долго еще сокрушался о безвозвратно ушедших временах, когда никого не смущал просто «Азирафель».

Внедрение прошло как по маслу. Новый библиотекарь умел не попадаться на глаза императору, но всякий раз, когда Его Величество интересовался состоянием книгохранилища, обнаруживалось, что число фолиантов возросло, и каждая новинка являла собой сокровище в отношении и содержания и оформления. А общение с библиотекарем неизменно приводило обычно раздражительного Людвига в благодушное настроение. Правда, на его распрю с папой Иоанном XXII это никак не влияло, но Азирафель не отчаивался: здоровье у императора было отменное, ум крепкий и ясный, а это значит, ангельское воздействие со временем возьмет свое.