Светлана Цыпкина - Черные дни в Авиньоне [СИ]

— Слава Богу и бесконечной милости Его, — Вильгельм с усилившимся интересом посмотрел на Азирафеля. — И наконец-то я понял, почему ваша фамилия сразу показалась мне знакомой. Оккам упоминал вас в своем письме! Азария Вайскопф, правильно? Я так и подумал. Он называл вас ангелом-хранителем библиотеки.

Азирафель поперхнулся отваром, но монах, захваченный приятной новостью, кажется, не обратил на это внимания.

— Что-то мне подсказывает, удивительные открытия на сегодня еще не окончились, — старик легко, точно юноша, вскочил с табурета. — Как, говорите, зовут владельца замка?

— Конрад фон Швангау.

— Отлично. Сейчас вернусь.

Пока Вильгельм отсутствовал, хранителя библиотеки разыскал старшина стражников с докладом, что лошади и люди готовы отправляться в обратный путь. Азирафель попросил бережно перенести в телегу все книги, аккуратно там их уложить и накрыть от дождя заранее припасенными холстинами. Тем временем вернулся Вильгельм — тоже с книгой.

— Около двух недель назад к нам пристал бродяга — оборванный, больной, но определенно, видавший лучшие дни. Он представился Манессом, швейцарцем, и утверждал, будто происходит из некогда богатого, но ныне обедневшего купеческого семейства. В доказательство былой славы показал вот эту книгу, с которой не расставался. Мол, ее по заказу главы семейства создали лучшие каллиграфы и иллюстраторы предыдущего императора. В дороге Манессу стало хуже и он умер, ничего не сообщив о возможных наследниках. Поэтому я счел возможным… Словом, вот она.

Книга оказалась объемистым томом, переплетенным в отлично выделанную кожу, с бронзовыми уголками крышек и двумя защелками в виде звериных голов. Язык был немецкий — разумеется, его «высокий» вариант. Текст, написанный остроконечными, плотно прижатыми друг к другу буквами сопровождался чудесными иллюстрациями: прекрасные девы и дамы благосклонно взирали на поединки рыцарей в кольчугах и убранных цветными шарфами шлемах; ученые мужи что-то диктовали ученикам; поэты в венках из цветов, сидя под яблоней или на зеленом холме, перебирали струны лир.

— Насколько я понимаю, это сборник поэтических сочинений местной знати, — прокомментировал Вильгельм. — В начале книги приводится список авторов. Смотрите, пятый во второй колонке… Хилтболд фон Швангау. Полагаю, это предок нашего уважаемого хозяина. Судя по его текстам, он тонко чувствовал прекрасное…

Словно в насмешку над его словами в дальнем конце коридора послышалась хриплая брань, а затем звук уверенных, хозяйских шагов. В комнату, откуда уже вынесли все книги, вбежал кастелян:

— Их милость пожаловали, сильно не в духе, — тихой скороговоркой выпалил он и поспешил убраться подальше от дверного проема.

Через мгновение его полностью заслонила фигура крупного мужчины в измятой и покрытой пятнами котте до середины лодыжек, украшенной по рукавам, вороту и подолу богатой вышивкой. Во всклокоченных волосах застряло несколько белых перышек, должно быть, вылетевших из подушки. Густая светлая борода явно нуждалась в гребенке.

— Кто из вас королевский библиотекарь?

Набрякшие веки, опухшее лицо, сиплый голос, но прежде всего, характерный запах, явившийся вместе с бароном, сразу подсказали Азирафелю причину плохого настроения «их милости». Исцелить похмельного грубияна не составило бы труда, но ангел твердо помнил о лимите на чудеса и решил вновь обойтись легкой эманацией благодати.

Одутловатая физиономия не озарилась даже слабым подобием улыбки, но Конрад фон Швангау более или менее внятно пожелал гостям доброго утра, и повторил свой вопрос.

Азирафель встал и отрекомендовался.

— Это… на охоту не желаете ли, господин Вай-с-с…копф, — барон старался быть любезным и даже икнул не очень громко. Благодать продолжала действовать. — Мы тут сейчас подкрепимся и того…

— Весьма польщен вашим приглашением, но нам с отцом Вильгельмом пора уезжать.

Азирафель нарочно выделил голосом имя нового знакомого, но это не произвело никакого эффекта. Мутные глаза равнодушно скользнули по сидящему монаху и вновь уставились на библиотекаря.

— Ну пора так пора… А, да: как здоровье его величества короля Людвига?

— Благодарю вас, барон, его величество пребывает в добром здравии.

— Ну и слава Богу.

Фон Швангау шумно выдохнул, будто проделал тяжелую работу, потоптался на месте и собрался уходить, но Азирафель, обменявшись быстрым взглядом с Вильгельмом, сказал:

— Господин барон, не соблаговолите ли вы сообщить нам, имелся ли среди ваших достойных предков рыцарь Хилтболд? Дело в том, что мы нашли книгу сочинений этого славного представителя рода Швангау…

— Да, был такой, — с досадой отозвался Конрад. — Отвоевывал у неверных Иерусалим, от них и подцепил эту заразу… На старости лет принялся стишки сочинять. Половину состояния на пергамент и чернила просадил! От него, между прочим, и наследство, которое отписано короне… Книжку эту там нашли?

— Совершенно верно. Так не интересуетесь?

— Не-а, — Конрад фон Швангау помотал головой, икнул, раздув щеки, и удалился, ворча, что корпеть над книжками — дело монахов, а не воинов.

Ни Азирафеля, ни, тем более, Вильгельма отказ барона не огорчил. Книги были уложены в повозку, сопровождающие стражники уже сидели в седлах. Мальчик вывел из конюшни двух оседланных мулов. На счастье королевского библиотекаря его мул очень удачно остановился рядом с выдолбленной колодой, из которой поили лошадей. Край колоды послужил удобной ступенькой, и благодаря ей удалось забраться на спину животного с первой попытки. А старый монах, несмотря на возраст и длинную рясу, вскочил в седло с быстротой и сноровкой опытного всадника.

Вчерашние тучи разошлись, и над высокими шпилями замка Вестен голубело чистое небо.

— Прекрасный день для путешествия! — улыбнулся Вильгельм, ласково почесывая своего мула между ушами.

— А где ваши спутники? — удивился Азирафель.

— О, то были всего лишь трое швейцарских наемников и местный проводник. Первых я нанял для безопасного перехода через пограничные неспокойные леса, а второй пообещал вывести меня на фюссенскую дорогу, но постыдным образом заблудился. Они все ушли, поскольку до Мюнхена я рассчитывал благополучно добраться в одиночку. К счастью, теперь у меня есть добрый попутчик.

Сам же Вильгельм Баскервильский оказался из тех людей, чье присутствие способно сократить самую длинную дорогу. Он умел к месту вспомнить забавную или поучительную историю из собственного опыта или великого множества прочитанных книг, и всегда безошибочно чувствовал моменты, когда следует хранить молчание. Так случалось, когда их небольшой отряд въезжал в лес, где верхушки огромных елей смыкались над ними, подобно сводам храма, и люди умолкали в невольном почтении к царящему там безмолвию, и даже лошади, казалось, старались ступать потише. В такие минуты ангел и человек понимали друг друга без слов.