Флор Веско - Мирелла [litres]

Мирелла спешно ушла с прохожей улицы. И укрылась в закутке за трактиром, вдали от чуждых взоров. Воды, чтоб оглядеть себя, в ведрах не осталось. Мешкать с возвращением в сарай было нельзя: не то водоносы схлебают и ее, и Панов паек. Но ей хотелось хоть раз облачиться в платье, прежде чем спрятать его заново.

Тупик был тесен и пуст. Мирелла огляделась. Затем вынула свой наряд и надела его.

И задрожала, упиваясь тем, как ласкает кожу новая ткань. Ей чудилось, будто она стала кем-то другим. Увидеть себя она не могла, но ей думалось, что в таком платье она уж наверно красива.

До чего же приятно было прикосновение мягкой и струистой ткани к ее плоти. Она закружилась, чтобы полы платья раздулись колоколом. Подпрыгнула, чтобы почувствовать бедрами, как взлетает и опадает ткань, вскинула руки, веселая и игривая, как никогда прежде. Ей захотелось носить это платье всегда.

Но вдруг тревожный холодок пробежал по затылку, предрекая угрозу. Мирелла оборотилась. На ее кружение взирала, разинув рот, Лотхен. В великом испуге трактирщица осенила себя крестом.

Лотхен нетрудно понять. По тем временам страшнейшей угрозой были не разбойники, не вражеские воины, не недуги, не суровые зимы, не голод, не смерть при родах, не несчастный случай. Нет! Страшнее всех и всего был Диавол, что рыскал среди смертных, жадный до их душ.

– Отче! Отче! – вскричала Лотхен.

Мирелла растерялась. Ей хотелось сбросить платье, спрятать выбившиеся пряди, но от страха пальцы не слушались.

Священник был вызван к постели некой старушки, чей дом соседствовал с трактиром. Лотхен только что обменялась с ним приветствием, когда вышла вылить помои. Заслышав ее крики, священник со всею решимостью поспешил на спасение страждущей души. Он выбежал в тупик и застыл на месте.

Солнце садилось. В его низких лучах локоны Миреллы горели ярче углей. Рыжиной своей напоминали они волосы Иуды-предателя. Волнами спадали они на платье, пылающее зеленью, а всем ведомо, что это цвет беспорядка и безумия. Священнику пришлось укрыть глаза, ослепленные буйством диавольских красок.

– Проклятая безумица! – воскликнул он, потрясая пред собою четками.

– Отец мой, это дщерь Диаволова во плоти! – взволнованно прибавила Лотхен. – Она колдовала пляской!

Сердце Миреллы неистово забилось. На сей раз ей не уйти. Ее ждет костер.

– Или думала завлечь сюда мужчин, дабы предаться с ними утехам, – проговорил священник, скривив лицо в омерзении. – Говаривают, она всюду беспутничает, даже с городскими нищими.

Он тряхнул четками и, читая молитву, стал подступать к Мирелле. С удовлетворением увидел он, что юница покорилась Слову Божию, ибо тут же опустилась на колени.

Увидев ее в столь явной покорности, священник собрался с духом. Он подошел к чертовке, схватил край ее диавольского одеяния и дернул столь сильно, что боковой шов треснул. В пальцах его остался лоскут ткани.

– У кого стащила ты это платье? – вопросил он, ощутив тонкость выделки.

Мирелла чуть пригнула голову. И отвечала едва слышно:

– Меня им одарили прокаженные. Оно их работы. Это в обмен за услугу. Я нанесла им много воды.

Священник тут же выпустил заразный лоскут и отер пальцы о сутану. Ему надо было спешно воротиться во храм и опустить руку в святую воду. А затем крепко помолиться Господу, дабы избегнуть проказы.

Юная распутница уже не слишком его заботила. Пробурчав короткую отповедь, он развернулся и удалился бегом.

Лотхен осталась наедине с Миреллой. Лютый страх кривил ее лицо.

– Ведьма! – крикнула она с яростью. – Всегда знала, что ты опасна! На всех на нас беду накличешь! Чтоб не смела мне на глаза попадаться!

Трактирщица пошла прочь от этой диавольской оборванки.

Мирелла выждала, пока уймется сердце. Потом сняла порванное платье, бросила наземь и топтала его в пыли до тех пор, пока не сделалось оно сплошь серым. Таким, запятнанным и рваным, оно уж не вызовет ни зависти, ни нареканий. Она смотала его в ком, сунула под свои обноски и заспешила домой.

Отныне было несомненно, что Бог прогневался на Гамельн. Крысы продолжали заполонять город. У кого имелись в подвалах пожитки или что съестное, наблюдали, как припасы их тают на глазах, ибо крысы не щадили ничего, сгрызая даже ткань и древесину.

У Лотхен в трактире забот было не счесть. Казалось, твари сии оказывают особое предпочтение ее заведению. Приходилось зорко охранять запасы, выгонять крыс из обширной трапезной, вычищать посуду, дабы ненароком не налить посетителю пива в грязную кружку.

И поскольку обслужить всех должным образом она не успевала, ее подручному приходилось теперь трудиться вдвойне: и на кухне, и на разносе. В сей послеобеденный час он носился, пытаясь поспеть ко всем, а гости теряли терпение.

Когда Мирелла с ведрами и дубинкой шла мимо, парень окликнул ее:

– Эй, ты! А ну иди сюда.

Мирелла колебалась. Но парень скорей готов был ослушанием накликать на себя неудовольствие хозяйки, чем лишиться заработка, если упустит гостей, не поспев ко всем столам.

– Входи же! – настойчиво позвал он.

Потупив взгляд, водоноска вошла в подсобную дверь, ведшую в кухню и кладовую. Лотхен была в трапезной и ничего не видала.

– Присматривай за шкафами, покуда я приму заказы и самую толпу обслужу, – сказал он. – Чтоб ни одна крыса не подлезла! Я недолго. Скоро вернусь. Никто не узнает, что ты мне помогала.

Мирелла боялась Лотхен, но подручный был здоровяк двадцати годов, и не послушай она – добром это не кончится. Она поставила ведра и вынула из-за спины свою палку. Уходя, парень пригрозил, нависнув над ней:

– И без выкрутасов! Ты у меня на примете.

Из трапезной донеслись крики жаждущих выпивки гостей. Парень поспешил к ним.

Мирелла услышала шуршание и вскинула палку. Крысы подбирались к крынке молока, шевеля жадными мордами. От крепкого удара об пол они разбежались.

Мирелла так и стояла, с палкой наготове, навострив слух и следя за углами. Ничего. Ни шороха. В затишье чуялось ей дурное предвестье, будто крысы затевали какое-то коварство. Ее охватила смутная тревога. Она, одна, стояла посреди кладовой, и лукавый страх сжимал ее нутро. Что-то шло неладно. Но что – она не знала. И даже не могла укрепить дух песней – до того пересохло во рту и сдавило грудь.

Наконец она увидела их. Дыханье ее участилось. Три крысы пробежали мимо ее ног.

Уже много недель кряду наблюдала Мирелла стаи грызунов, все они были с темной лоснящейся шерстью и длинным серым хвостом, что взбивает пыль позади.

Но эти три были иными. Не наружностью: морды их были столь же шерстисты, что и у собратьев. Но повадкой. Они не копались, не замирали, нюхая воздух, не петляли. Они семенили по прямой, тихо, держась рядом и не меняя шага. Будто трое солдат, послушных приказам незримого полководца.