Владимир Аренев - Паломничество жонглера

— Так что же мне делать?

— Что и раньше! — заявил Тойра. — Платить Церкви откупные и заниматься своим делом — вот что!

— И платить не только Церкви, — улыбнулся купец. — Я уже приказал, сейчас принесут.

С легким изумлением Фриний наблюдал за тем, как Эркусс вручает его приемному отцу несколько увесистых мешочков. По меньшей мере в одном, судя но проступавшим граням, находились драгоценные камни.

Тойра неторопливо подцепил мешочки себе на пояс, а один вручил чародею:

— Считай, это аванс. Кстати, учти, Эркусс: это мой ученик, в случае чего можешь ему доверять как мне самому.

Купец поклонился, Фриний чинно наклонил голову в ответ, не зная, что и думать.

Впрочем, гадать о происходящем ему не было нужды: легко, плавно он проник в сознание уважаемого Эркусса и скользнул по самым верхам его мыслей и ощущений.

Отшатнулся.

Медленно тряхнул головой, чтобы не вызвать у присутствующих подозрений, и прикрыл глаза. Такой смеси благодарности и безумного страха Фриний еще никогда не встречал. Но именно их купец испытывал по отношению к Тойре.

— Всё просто, — объяснил чародею тот, когда они покинули Ахард и отправились на восток, в сторону Тайдона. — Я помогаю — не только Эркуссу, многим зажиточным людям в разных округах — вести дела. В сторону, если хочешь, прогресса. Подбрасываю им разные идейки, как облегчить жизнь. Так думают они «облегчить». На самом-то деле это всегда монета о двух сторонах. Кому-то легче, кому-то — наоборот. Это не облегчение, это ускорение жизни. Не купцы торгуют временем, а я, я делаю его более концентрированным — и не только в каком-нибудь отдельно взятом Ахарде, а во всей Иншгурре. В конечном счете во всем Ллаургине Отсеченном.

— Зачем?

— Возьми бычий пузырь, брось туда лягушку и завяжи его. Увидишь: она никогда не сможешь выбраться наружу, просто не сумеет прорваться, у нее нет для этого ни когтей, ни зубов. А вот если надуть пузырь изнутри, он лопнет.

— Лягушке при этом не поздоровится.

— А тебя не учили в эрхастрии, что всякое сравнение — лишь подобие, но не точная копия того, что сравниваешь? И различия-то как раз позволяют постичь то общее, что имеется между двумя сравниваемыми понятиями. В нашем случае, признаю, лягушка и бычий пузырь — не самый удачный пример.

— Вернемся к прогрессу. Почему ты действуешь именно так?

— Через подставных лиц? Да потому что мне не хочется излишнего интереса со стороны Церкви, Короны или Посоха. В некоторых случаях, чтобы утихомирить пса, я просто швыряю ему кость.

— Как в случае с Посохом.

— Да. Я сотрудничаю с несколькими чародеями, которые достаточно умны, чтобы не задавать вопросов. С теми, кто понимает, что прогресс это всегда больно, что изменения в жизни, внешние изменения, начинаются вот здесь, — он постучал себя по лбу, и здесь, — приложил ладонь к груди. — Недостаточно подарить какому-нибудь Эркуссу идею о часах на площади, нужно сделать так, чтобы люди научились по-новому воспринимать свое бытие, считать свои дни и годы.

— Думаешь, прогресс — это благо?

— Мальчик мой, что такое благо? Всеобщего блага вообще не существует, это выдумка трепачей от Церкви, хоть, согласен, трепачей с хорошо подвешенным языком. Всем сразу хорошо не бывает, сама вероятность этого — невозможна, уж прости за словоблудие. А чтобы она просто стала возможной — даже не осуществилась! — нужно, чтобы изменились люди. Может быть, настолько, что никто тогда и не назовет их людьми. И тут, понимаешь ли, открываются два пути. Как там у нас в «Бытии» записано: «провел в зверях черту, разделив в них Тьму и Свет; и стали Тьма Злом, а Свет Добром;…а звери — человеками»? До тех пор, пока эти две составляющих в нас почти равновесны, люди остаются людьми. Если победит одна из них, они станут либо чересчур уж зверями, либо… Либо обретут иное качество. Вот тогда, может быть, всеобщее благо станет для них доступным.

Тойра помолчал, уставившись в вечернее небо.

— А прогресс, мой мальчик, это не благо. Это всего лишь рост, развитие. Которое неизбежно — особенно в наше время — связано с болью. Или, если хочешь, назови прогресс врачеванием хронической болезни. Ты ведь знаешь, вас должны были учить: чтобы вылечить болезнь, ее нужно перевести из состояния хронического в обостренное. А это всегда больно и страшно, в том числе тому, кто лечит. Здесь важно умение отстраниться, а им, к счастью, обладают не все. Знаешь, почему к счастью?

Фриний отрицательно покачал головой. Хотя догадывался.

— Потому что очень легко спутать отстраненность с безразличием и равнодушием. Чересчур легко и слишком заманчиво. Никогда не позволяй себе сделать это, мальчик мой, никогда!..

…Через четыре года, отправляясь к Пелене проходить испытание на очередную ступень, Фриний задаст себе вопрос: а не путал ли сам Тойра одно с другим. Ведь опасность прежде всего настигает того, кто уверен, что с ней справился.

Фриний и сам убедился: самоуверенность и презрение делают человека слепым и глупым, а значит, уязвимым. Еще со времен учебы в сэхлии он, как и большинство махитисов, пренебрежительно фыркал, когда кто-либо брался рассуждать о пользе университетов. Да и как можно всерьез воспринимать ученых? Ведь они, вместо того чтобы постигать общую структуру бытия, пытаются разлагать ее на отдельные компоненты. В то время как каждому известно: целое — это нечто большее, чем простая совокупность составляющих.

А их так называемая «механизация»?! Взамен развития внутренних способностей человека ученые ломают голову над изобретением всё новых и новых устройств, чтобы те выполняли работу медленнее, не так точно и не так качественно.

В сэхлии даже бытовала поговорка: «Чтобы научить младенца ходить, ученый привяжет ему к ногам костыли».

В общем, когда по дороге из Ахарда Тойра заявил, что Фринию придется пару семестров поучиться в Тайдонском университете, чародей немало удивился. А когда удивление прошло, долго и убежденно объяснял, что он думает обо всех ученых заведениях — и почему.

Тойра на это лишь отмахнулся.

— Во-первых, — сказал, — ты забываешь, что я тебя нанял для работы. За которую плачу и, согласись, неплохо. И мне вот, представь, необходимо, чтобы ты, в рамках упомянутой работы, прошел обучение в университете. Ну а во-вторых, — подытожил он, — то, что ты сейчас наговорил об ученых, это критика их методов. А я хочу, чтобы ты ознакомился с их достижениями. Тогда и устроим дискуссию.

Дискуссию устраивать не пришлось. При всей своей предвзятости Фриний очень скоро понял, что в университетах преподавательские мантии носят не одни дураки и сумасброды. К тому же здешняя библиотека содержала множество редчайших свитков, которые нигде больше не сохранились.