Сергей Челяев - Ключ от Дерева

Люди в зеленом по-разному отреагировали на известие о смерти знакомого и, по-видимому, дорогого им человека, который на самом деле им не был. Но об этом знал только Ян, и он все больше убеждался в этом, глядя на гостей. В глазах Марта сквозило отчаяние, Лисовин хмурился, отчаянно теребя бороду и накручивая ее на корявый указательный палец. Седоватый отвернулся к окну и уставился на него, словно это было сейчас единственным на свете, что его интересовало. Головы остальных были склонены, и их лиц не было видно. Ян откинулся на спинку своего обветшалого дивана.

– Не знаю, зачем ищете его вы, но два часа назад я уже проводил отсюда семерых человек, которые тоже приходили за стариком.

– Они его знали? – быстро спросил Лисовин.

– Да, описали, как он выглядит, и, более того…

– Что?

– Словом, я понял, что они знали о нем многое.

После этого наступила пауза, в комнате воцарилась тишина.

– Что это за публика? – осведомился доселе молчавший плотный человек с живым румяным лицом и маленькими голубыми глазами, весело выглядывавшими из-за круглых щек.

– Они назвали свои имена, но мне они ни о чем не говорят. Я думаю, они искали старика, выполняя чью-то волю. Так же, впрочем, как и вы.

– Камерон был изранен? – спросил Лисовин.

– Нет, – промолвил Ян. – Похоже, он получил удар мечом. Но теперь я уже не знаю, что и думать, во смерть это или во спасение.

При этих словах седоватый отвернулся наконец от окна и внимательно посмотрел на Яна. На щеках Збышека вспыхнул гневный румянец. Лисовин же только покачал головой.

– Старик что-нибудь сказал тебе перед смертью? – спросил круглощекий.

– Да, мы с ним говорили. Я не всему поверил, а теперь – особенно.

– А об этих людях Пилигрим говорил?

– Да, об одном из них. Он сказал, что этому человеку я могу рассказать обо всем, что с ним случилось. Он умер ночью, а утром пришли они. Их старший спросил о нем и назвал свое имя. Он и был тем человеком, о котором говорил ваш старик.

– Как его звали? – быстро спросил седоватый.

– Его имя – Травник, – ответил Ян.

Услышав это имя, люди в зеленых одеждах тревожно переглянулись, причем Март издал тихое восклицание.

– Вы его знаете? – спросил Ян, заранее предчувствуя ответ.

– Да, нам знакомо это имя, – задумчиво проговорил Лисовин, теребя свою бороду. – Даже чересчур. О чем вы с ним говорили?

– Он предъявил доказательства того, что не зря носит это имя. – Яну надоело отвечать на бесконечные вопросы, ведь он уже почти сутки только этим и занимался, к тому же он сам еще тоже ничего не знал об этих людях. – Теперь я бы хотел знать, кто вы такие и что вам еще от меня нужно. Если больше ничего, можете отправляться дальше по своим делам, а я хочу спать.

Ян демонстративно развалился на диване, исподтишка наблюдая за искателями. Они собрались в круг и обменивались короткими репликами на чужом языке. Некоторые слова Ян не расслышал, и смысл разговора он понять не сумел. Март, Лисовин и остальные спрашивали, седоватый кратко, порой односложно отвечал.

– Эт вервес?

– Ун.

– Навии?

– Мортс не рас! Ун.

– Зорза эрст? – спросил Март.

Седоватый задумался. Бросил взгляд на окно, на Яна, поскреб шершавый подбородок.

– Может быть, и зорзы. – Он неожиданно перешел на общий. – По крайней мере ничто не против. Хотя почему тут? Это вопрос.

Он подошел к Яну.

– Послушай, хозяин. Кстати, как тебя зовут?

Некоторое время Дудка смотрел на него снизу вверх, но ничего остроумного или язвительного придумать так и не смог.

– Мое имя Ян, а кличут Коростелем.

– Так вот, Ян Коростель, время уже позднее. – За окном действительно смеркалось, где-то у реки закричал козодой. – Не стоит нам сейчас бродить по лесам да болотам. У тебя место в доме найдется?

Вопрос был столь неожиданным для Яна, что он не успел сообразить и утвердительно кивнул.

– Ну, вот и славно, – улыбнулся седоватый. – Ты уж извини, хозяин, но придется нам у тебя сегодня переночевать. Да ты не переживай, мы тебя не стесним. Постелим на полу, одеяла у нас есть, возьмем плащи. А пока давай перекусим, а то мы тебя своими вопросами уже совсем замучили!

Как жарили кролика, Ян уже не помнил. Гости развязали походные мешки, достали хлеб, козий сыр, холодное мясо, а Лисовин еще и большую вяленую рыбу. Под рыбу и полбочонка крепкого кваса, настоянного Яном на хлебных корочках с изюминками, приговорили, и бутыль с вином опорожнили. Уже засыпая на своем жестком диванчике, Ян неожиданно подумал: «Вчера здесь оборотень лежал, а нынче с его друзьями квас пью!» Но переварить эту мысль он уже не сумел, глаза его сами собой закрылись, и Ян провалился в сон, как в старый подпол.

Спустя час или два он проснулся от легкого прикосновения. В доме всё спало, за окном потрескивал ранний весенний сверчок. Звезды заглядывали в окно, а перед Яном на стуле сидел седоватый и смотрел на него, блестя глазами в темноте.

– Что? – неслышно, одними губами прошептал Ян. Ему вдруг стало страшно, и он подумал, что вот сейчас что-то должно случиться.

Седоватый зажег свечку на краешке стола и запахнулся в плащ, словно ему передался от Яна озноб.

– Нам надо поговорить, – тихо сказал он. – Нужно кое-что выяснить.

– Сейчас??? – вытаращил глаза Ян.

– Да, сейчас. – Седоватый скрестил руки на груди. Отсветы пламени свечи играли у него на лице. Сон вдруг неожиданно отлетел от Яна, и он молча лежал и смотрел на своего собеседника. Седоватый вздохнул, словно ему самому не хотелось приступать к этому разговору. – Дело в том, – он вдруг устало улыбнулся, и его лицо на мгновение стало по-детски беззащитным и каким-то удивленным, – дело в том, Ян Коростель, что Травник – это я. А других людей с этим именем, думаю, нет.

Ветер внезапно стукнул ставней, и свеча на столе погасла, испустив тонкий прозрачный дымок.

Расположенный на границе владений литвинов и белых полян, город Аукмер был одним из тех мест, которые большие торговые пути обходили стороной. Вокруг простирались зеленые поля, изредка пересекаемые глубокими оврагами, поросшими черемухой и вербой. На дне их часто журчали ручейки, они терялись в траве, уходили под землю, выбиваясь чистыми ключами в сосновых и еловых перелесках. Леса пахли грибами и ягодой, шумели, насквозь пронизанные светом полян и опушек. Западная глухомань не коснулась литвинских лесов, и тому причиной были холмы, которыми были усеяны местные земли. Оттого рассветный туман часто собирался в низинах, а над ним дул влажный ветер, светили ночные звезды, и в их серебристом снегу на холмах вырастали заповедные, тайные травы, в соках которых бежали сила и немощь, приворот и чей-то будущий зарок, а о некоторых чудодейственных свойствах не догадывались и знахари да ворожеи, ходившие по траву весенними и летними лунными ночами. Куда бы ни бежали лесные и полевые ручьи, конечной целью их всегда была непоседливая вода у западных окраин Аукмера. Там маленькие домики с яблоневыми и вишневыми садами спускались к реке, которая с незапамятных времен не спеша катила воды на север, к большой соленой воде и никогда не тающему снегу на вершинах суровых заповедных гор, через которые мало кто перебирался и никто еще не вернулся. Литвины почитали реки как носителей мужского начала, поэтому реку назвали Святой, назвали давно, а в старину имена никогда не давали просто так.