Сергей Челяев - Ключ от Дерева

– Что-то я не могу взять в толк, Патрик, чего это Лис так заторопился отделиться? – посмеивался пухлый краснощекий Снегирь, тщательно укладываясь на ночлег под раскидистой елью. Его одеяло было скроено на манер мешка, и друид залезал в него, как в норку, и тихо сопел внутри, пока не наступала его очередь сторожить отряд. «Чистый барсук», – заметил как-то Збышек, и его сравнение как нельзя лучше подходило к Снегирю, ведь барсука все лесные обитатели считают довольно-таки неприятным зверем и всячески избегают держать его в соседях. За время пребывания Яна в отряде ему еще ни разу не удалось увидеть Снегиря в ярости, казалось, неудовольствие просто не было свойственно его натуре, однако Март как-то порассказал Коростелю пару историй, и тот некоторое время опасливо сторонился толстячка, неизменно любезного и обходительного и с собратьями-друидами, и со встречными селянами.

– Любит Рыжик шастать по лесам! Хлебом не корми, только дай ему в какую-нибудь дремучесть забресть, – размышлял вслух Снегирь, лукаво поглядывая на товарища. Книгочей молча обламывал тонкие веточки с отсырелой валежины, которую он пристроил сушиться поближе к костру. Лицо его было хмурым – подходило время сторожить, а Книгочей любил всласть поспать. Друид заботливо укрыл одеялом похрапывающего Молчуна, разметавшегося во сне, и плотнее запахнулся в плащ.

– Любит-то любит, да в постели ночевать все одно приятней. Бывает, знаешь, такой дождь, моросит осенью, занавешивает лес, под него еще грибы вылезают. Так вот я из него еще ни разу сухим не выходил, нет-нет да и ломотье в костях просыпается – эти грибные дождики дают о себе знать. Лис, кстати, больше всего на свете обожает горячее молоко с сотовым медом, чтобы воск поплевывать да глядеть, как от сырого плаща пар исходит над печью.

– Он что, тебе душу открывал? – подмигнул Снегирь.

– Было и такое, – серьезно сказал Патрик, – да ты о нем знаешь не меньше моего. Помнишь, два года назад, когда из Холмов выходили, Рыжик сказал, что мечтает вот о таком же дождике, чтоб до костей промачивал и сырым кленовым листом пах.

– Помню, как не помнить, – задумчиво промолвил Снегирь. – Эти подземелья до сих пор перед глазами стоят. Знаешь, Патрик, я с тех пор всегда, когда пью чего, лишний глоток отпиваю, словно бы про запас.

– Да, дружище, грязнее воды, чем тогда, я в жизни не пил. Первый встреченный нами селянин поведал тогда, что тот ручей Кабаньим прозвали, один торф да ил. А нам та водица показалась тогда хрустальными струями.

– Не знаю, как ты, а я сразу почувствовал какой-то навозный привкус, – заметил Снегирь и поморщился от воспоминаний.

– Тогда мы об этом не думали, – вздохнул Книгочей и подбросил пучок мелких веток в огонь. – Что до Лисовина, то он до сих пор не может забыть Камерона. Как и все мы. Но Лис – единственный из нас, кто был с ним на равных.

– Травник знает это… – добавил Снегирь.

– Именно поэтому он и не воспрепятствовал нашему разделению. Лис наконец-то увидел дичь, которую долго преследовал. Теперь он хочет все сделать сам и по возможности быстрее.

– Пока мы живы… – эхом откликнулся Снегирь.

– Ты тоже заметил? – оживился Книгочей. – Мне не понравилось, как он смотрел на этого Птицелова.

– Почуял, что дичь опаснее, чем предполагал охотник?

– Симеон знал об этом с самого начала, – покачал головой Книгочей. – Что-то другое было в его глазах. Это даже не страх. Я тоже ощутил силу неведомой мне природы, исходящую от Птицелова. Но это еще не самое страшное, ведь до всего можно докопаться, и есть множество книг, на худой конец.

При этих словах толстяк иронически скосил глаз на друида.

– Можешь не паясничать, неуч, – спокойно молвил Патрик. – Самое страшное, что я не ощутил пределов этой силы. У нее не было формы, это как вода из опрокинутого стакана – растекается по столу, во все трещинки. Я ломаю над этим голову все время с тех пор, как мы разошлись.

– Смотри не сломай окончательно, – заботливо посоветовал Снегирь. – Когда у тебя день рождения? – осведомился он невинным тоном, его физиономия при этом выражала только кротость и смирение.

– В июле, а что? – непонимающе уставился на него Книгочей.

– Подарю тебе какую-нибудь книжку, а может, даже три.

Снегирь расхохотался и, довольно урча, стал забираться в свой спальный мешок. Через пару минут он уже мирно сопел. Патрик покачал головой и встал над огнем. Пламя тихо гудело в ночи, и воздух над ним казался слоистым и стеклянным. Друид некоторое время смотрел в глубь лесной чащи, потом запахнулся в плащ и, наклонившись, легонько потряс спящего за плечо. Тот мгновенно раскрыл глаза и очумело уставился на Патрика.

– Казимир! – мягко сказал друид.

– Да… что такое? – отчаянно затряс головой Снегирь, силясь прогнать остатки сна.

– Казимир! – повторил Книгочей. – Спокойной ночи!

И он приятельски похлопал Снегиря по пухлой щеке.

– Чтоб ты!.. – взорвался Снегирь, но Книгочей уже удалялся в ночной туман. Толстяк в отчаянии лягнул сапогом темноту, повернулся на бок и сокрушенно вздохнул, ерзая и устраиваясь поудобнее. Через минуту он уже снова спал.

Книгочей никак не мог согреться и долго ходил вдоль высокого обрывистого берега, тонущего в белесом молоке испарений. Трава обильно впитывала туман, и у Книгочея, любящего размышлять на ходу, быстро отсырели носки его кожаных сапог, однако Патрик этого не замечал. У него было неспокойно на душе.

Он не успел поговорить с Травником перед тем, как друиды разделились и разошлись, уговорившись о времени и месте встречи. Книгочей чувствовал, что он должен был о чем-то предупредить Травника, но мысль постоянно ускользала от него, и он, раздосадованный, шагал вдоль берега затянутой туманом реки. На комаров он не обращал внимания, где-то плакал бессонный козодой, и друид подсознательно раскладывал в своем мозгу грустные трели на буквы и слоги, не в силах отделаться от очевидной нелепицы этого навязчивого занятия. Он вспоминал Птицелова, лица его людей, особенно Лекаря, и неясное, смутное беспокойство все сильнее охватывало его. Друид хмурился, ковырял сапогом кротовые норки и прикидывал, где он может почерпнуть хоть какое-то знание об этих людях, мысленно перелистывая страницы древних манускриптов и рукописных копий с замысловатой вязью придворных каллиграфов. Ночью истекал срок перемирия, негласно заключенный, а вернее, предложенный самими зорзами до рассвета. К полудню друиды должны были обложить замок с трех сторон.

Патрик тревожился, чувствуя, что здесь они могут столкнуться с совершенно особым противником – могучим, таинственным и абсолютно непредсказуемым. Непонятная логика зорзов сковывала ум, и Книгочей снова и снова вспоминал свой давний разговор с Травником, когда они еще только миновали городские заставы Аукмера.