Сергей Челяев - Ключ от Снега

Ткач почтительно молчал, но в душу у него все пело.

– Я тебе скажу и еще кое-что, – добавил Ивар. – Только учти: выслушав, ты все забудешь. Навсегда. Понял?

– Зачем слушать, если потом это забывать? – Ткачу явно опять начинала лезть вожжа под хвост.

– Чтобы ты понял один раз – и навсегда, – последовал ответ.

«Как же!» – подумал друид. «Держи карман шире!». Мысленно он уже праздновал победу.

Теперь обратного хода к зорзам Ткачу не было. У Ивара-предателя на берегу в камнях была спрятана лодка, и он велел друиду воспользоваться ею и немедленно уплывать с острова на все четыре стороны. Ткач же думал иначе. Правда, сейчас у него не было оружия – бывший разведчик забрал у него даже охотничий нож. Нужно было добывать себе пищу, где-то ночевать, как-то спасаться от раздражающих Ткача кровопийцев-комаров, а костерок раскладывать он пока не решался – дым всегда виден издалека. Но самое главное – друида не покидало, а все более распаляло жгучее ощущение тайны, которая в самом скором времени должна была разрешиться. А то, что он, Ткач, из главных актеров этой пьесы вынужденно перешел пока в разряд зрителей, его даже радовало. Наблюдать со стороны за развязкой – друиды явно разыскивали зорзов не случайно, и дело было даже не в мести, – в таких вопросах безошибочное чутье Ткача никогда его не подводило.

А вот зачем зорзам нужны были друиды, и кто из них конкретно – над этим он думал долго и, внезапно похолодев, понял. Ткач понял, что едва не прирезал, возможно, самую любопытную фигуру, которая пока держалась в тени, – молодого проводника друидов по имени Ян. Ткач еще раз возблагодарил Бога за то, что тот отвел его руку и послал предупреждение, пусть и в лице этого страшного человека, который спокойно отпустил его, как отпускают затравленного лисенка – мал еще. Был у Ткача и еще один интерес – Эгле, правнучка покойной друидессы, но он предусмотрительно отодвинул вопросы плоти на задний план, справедливо считая, что главное – появиться в нужный момент. Вот тогда и можно будет выхватить каштаны из уже затухающего огня, вовсе не обжигая при этом рук. А момента этого он обязательно дождется, нужно только чуточку потерпеть.

Этой ночью Сигурд не спал. Половину ночных часов он провел в камере с Клотильдой, завершая последние приготовления к обряду Перемены цвета. Но что-то шло не так, как он рассчитывал: сущность пленного друида оставалась по-прежнему бледно-малиновой, и не было никакой возможности добиться ни желтого, ни тем более – синего цвета в спектре его судьбы. Птицелов не мог найти ни одной магической краски, оттолкнувшись от которой, можно было начать обряд. Наконец, изрядно утомившись и перенервничав, Птицелов велел старухе вернуть друиду дар речи – в ее дьявольских экспериментах способность жертвы говорить ведьме была совсем не нужна и только причиняла лишние неудобства. Клотильда произвела несколько отворяющих пассов. Тело Снегиря несколько раз дернулось в ремнях, и рот друида медленно раскрылся, выпустив тонкую струйку слюны. Птицелов вздохнул, подсел ближе и стал ждать, когда пленник придет в себя. Это должно было проихойти, когда откроются глаза друида. Эликсир из мандрагоры всегда действовал безотказно, в течение нескольких минут.

Выглядел пленник ужасно. Все его лицо было в мелких ожогах, которые Клотильда любила наносить попавшим в ее власть длинной раскаленной спицей. Ресницы и веки друида были обожжены, их кончики были белесыми, как остывшая зола. Один глаз Снегиря почти полностью заплыл, видимо, после очередного эксперимента ведьмы; все тело друида было в запекшейся бурой крови и следах ожогов. Клотильда любила подольше оставлять истязаемых в сознании; держать пленника на грани ощущаемой боли и избавительной потери чувств и час, и два, и больше было высшим мастерством ведьмы. В это время пленник мог рассказать все, о чем он знал и не знал, поведать любую правду и возвести на себя любую напраслину, предать отца и мать и навеки отказаться от жены и детей. В такие минуты Клотильда особенно любила запереть пленнику рот, чтобы лишить его крика – единственного спасения от бесконечной боли, дать почувствовать безысходность, сломать, лишить человека и своего «Я», и всех прочих человеческих чувств. Птицелов нечасто обращался к услугам Клотильды, только когда было нужно подготовить пленника, а значит – подвести его к самой грани, за которой были только смерть или, в лучшем случае, сумасшествие. Птицелову был нужен проводник, мягкий, как тесто, пластичный и податливый, как воск, покорный как старый, преданный пес, готовый в любую минуту на все и жаждущий лишь одного – умереть за своего господина. Птицелов верил в мрачные, людоедские таланты Клотильды, но сейчас был раздражен: он уже смог сменить пленнику три цвета его судьбы, перебирая краски и дойдя до светло-малинового. Отсюда уже было всего несколько шагов до светло-серого или даже желтого – цветов, способных вобрать в себя любой другой оттенок и трансформироваться в новое качество. Светло-серый или желтый, а, может быть, бледно-зеленый или бирюзовый должны были стать охранными цветами для зорзов, чтобы выйти из этого скучного и давно уже объясненного во всех отношениях мира в другой – непознанный, таящий в себе неисчислимые возможности изменить уже привычную Птицелову землю. А потом – превратить ее во что-то новое, в таинственную и манящую к себе игрушку, с которой можно какое-то время забавляться, пока не потянет на другое, за чем, конечно же, дело тоже не станет.

В мире Посмертия проводник, скорее всего, должен был непременно разрушиться, отдав свою сущность в жертву, как трескается, лопается и, в конечном итоге, рассыпается по весне старая зеленая куколка, которая еще зимой была прочной, без единой трещинки. Из куколки всегда выходит бабочка, но это здесь, на земле; там же, в серых краях, из куколки выйдет змея с острыми зубами и смертельным ядом, страшным даже для тех, кто уже никогда не умрет больше. А змея всегда находит дорогу в свое логово, ей ведь достаточно узкой щели. Потом тайную лазейку расширят слуги, которых у змей всегда водится в достатке. Значит, нужно действовать сейчас.

Бледные, некогда пухлые щеки друида слегка порозовели, он задышал глубже, судорожно сглотнул, после чего открыл глаз. Птицелов поднес к лицу пленника зажженную свечу, и зрачок шевельнулся, уходя от света; веко дернулось, и глаз пленника открылся еще шире. Друид пришел в себя. Сигурд вздохнул: предстоял трудный разговор, а он не знал, с чего начать.

– Ответь мне, лесной служитель, – мягко, почти успокоительно сказал Птицелов. – Почему ты упорствуешь? Я знаю, что ты не можешь противиться нашему искусству, и все-таки что-то происходит не так. Я, право, даже голову сломал, думая, как тебе это удается. Но самое главное – чего ради, служитель? Мы ведь вовсе не собираемся тебя убивать. Более того, нам просто нужна твоя помощь, после чего ты даже получишь награду.