Сергей Челяев - Ключ от Снов

– Слушай, Мастер! – по-свойски махнул своим куцым крылышком Гвиннеус. – А куда это меня запихнули эти твои… мимы, не тем будь помянуты?

– Вот те раз, – усмехнулся в свою очередь старшина. – Неужто ты уже успел так быстро позабыть родину?

– Это вот это что ли родина? – подозрительно оглядел Гвинпин полутьму вокруг себя и чьи-то ноги по соседству, порядком перепачканные в глине.

– Ну, ты чудак! – засмеялся старшина. – Это же театральный мешок Кукольника.

При этом известии Гвинпин немедленно уселся на свое округлое основание с самым обалделым видом и только было решил как следует призадуматься над своим нынешним положением, но его собеседник неучтиво ухватил его за неуловимое по причине круглого строения тела куклы плечо и легонько потряс.

– Будет лучше, если ты очнешься, друг мой Гвинпин, – горячо зашептал Мастер кукол. – Боюсь, что у тебя остается очень мало времени.

– Это для чего еще? – покосился Гвин.

– Для совершения своего великого подвига, конечно! – уверенно заявил Мастер, и Гвинпин, в глубине своей круглой души не очень любивший подвиги и прочие геройства, на всякий случай осторожно отодвинулся от старшины. После чего Гвиннеус принялся бочком-бочком продвигаться, сидя на собственном основании, к выходу из своего бывшего обиталища. Теперь оно уже показалось достаточно хлебнувшему вольной жизни деревянному жизнелюбцу затхлым, пыльным и абсолютно безрадостным. И этому он отдал свои самые лучшие молодые годы?..

Старшина кукол последовал за ним, и скоро они оба сидели рядышком, осторожно выглядывая из мешка. При этом собеседник Гвинпина скромно и тактично помалкивал, а в душе Гвина вдруг начала подниматься гроза. Он кипел, кипел и, наконец взорвался, хотя это и произошло только в душе. Гвинпин медленно повернул клюв к старшине и подчеркнуто раздельно, по слогам процедил:

– Что ты только что сказал про подвиг?

– Возможно, я не очень верно выразился, – замялся старшина, – но дело в том, что твое появление здесь для меня – большая удача.

Гвинпин пробурчал себе под нос, что он считал бы в данном случае удачей, но старшина был настойчив.

– Поверь, Гвиннеус, в нашей жизни, в жизни всего кукольного народа грядут перемены. Очень большие. Мы многое поняли, а еще на многое нам открыли глаза сами зорзы – наши хозяева.

– А я-то тут при чем? – недоверчиво покосился на него Гвин.

– Ты – один из немногих нас, кто может изъясняться словами. Кроме того, тебе доступно множество иных чувств.

В другое время Гвинпин был бы, наверное, польщен, но у него всегда было обостренное чувство опасности, особенно когда она грозила лично и только ему. Поэтому он грозно прищелкнул клювом, отчего старшина вздрогнул, и решительно заявил.

– Поскольку ты сам только что сказал, что времени у нас мало, объясни мне, что у вас тут происходит, и только, я тебя умоляю – без всяких завываний насчет подвигов и прочей чепухи. Кстати, зорзы тут?

– Конечно, – закивал Мастер кукол. – Они уже несколько часов должны сидеть в палатке, где давно о чем-то спорят да ругаются. А мимы собирают всех кукол – и погибших, и оживших, и своих, и чужих, которых твои друзья – эта высокая старая дама и давешний друид с бородой, твой приятель – расшвыряли вокруг кладбища, когда там шло сражение.

При слове «сражение» Гвин немедленно приосанился, но тут же вспомнил, что сейчас не до распускания хвостов, и засыпал старшину кукольного народа кучей вопросов. Тот, как мог, отвечал, и перед предприимчивым Гвиннеусом постепенно приоткрывались декорации такой причудливой сцены, на которую, пожалуй, просто грех было бы не выйти в самой главной роли.

– Тогда давай все с самого начала.

Никто еще из Народа Кукол сроду не говорил таким тоном со своим Старшиной, но капитан Гвинпин нутром почуял, что в нем нуждаются, и все его и без того непомерные амбиции встопорщились, как у самоуверенного петуха, еще не знающего, с кем ему предстоит сразиться за честь птичьего двора.

– Все началось с того, что к нашим хозяевам невесть откуда пришла зловредная старуха, весьма неприятная обличьем, да сразу принялась понукать нашими хозяевами, что твой пастух! – начал Мастер, а генерал Гвинпин конечно же немедленно его перебил.

– Что еще за ведьма? Откуда она взялась?

– Этого не знает никто, – таинственным тоном прошептал мастер, – но я своими глазами видел, как она неожиданно вышла из леса, и мастер Кукольник с мастером Коротышкой при виде ее прямо-таки остолбенели.

– Вот это уже что-то, – важно заметил фельдмаршал Гвинпин. – И что же было дальше?

Среди потаенных знаний и неназываемых искусств в Круге лесных служителей всегда стояли особняком секреты иных земель и путей, что вели туда из обычных земных краев. Все, кто проходил долгие месяцы и быстротечные годы Служения в Лесах разных времен года, предпочитали не говорить о том, что с ними происходило в этих удивительных землях. Более того, прошедшие Служение никогда не встречались в лесах друг с другом. Хотя, по неясным слухам, которыми всегда полнится земля, и Круг друидов тому не исключение, в заповедных рощах и дубравах встречались существа и сущности, о которых никогда не слыхали ни в восточных землях, ни в северных королевствах, ни в княжествах Юга; ну, а Восток и без того всегда был окружен сонмом самых необычных и удивительных тайн и загадок.

Из числа обитателей Круга, и особенно – в среде не допущенной к тайнам молодежи и юных подмастерьев, многие свято верили, что одна из Других Дорог, окруженных самыми мрачными слухами, уж точно ведет куда-то из скитов, но известна она лишь Верховной друидессе и еще, быть может, Смотрителю Круга. Никто эти слухи и россказни из числа высших друидов никогда не подтверждал, но и не опровергал. А поскольку рано или поздно каждый молодой Служитель леса выходил на собственную стезю тайных знаний, в которых уже не было места детским сказкам и страшным историям, то Другие Дороги навсегда оставались для каждого воспитанника Круга сладкой и запретной темой детства, которая по достижению юности быстро таяла, а в зрелости – уже бесследно исчезала как не свершившийся миф.

За несколько дней до описываемых событий на воскресной ярмарке в приморском городе Юра к лотку маленького, неприметного торговца рыбой, дела которого шли ни шатко, ни валко, подошел покупатель. Был он человеком явно нездешним, судя по темным волосам и жгучим черным глазам – из ромалов, что испокон веку кочуют по дорогам Полянии и Мазурского королевства. Он долго приценивался, тщательно и придирчиво перебирал товар и в скором времени утомил торговца изрядно. Тот уже было собрался как следует прикрикнуть на зануду, поскольку при оценке товара покупатель уже не раз снабдил ее красочными комментариями весьма критического, если не сказать – обидного, содержания. Но ромал, наконец, решился, причем выбрал себе именно ту рыбу, с которой и начал изучение прилавка, тщательно пересчитал сдачу вплоть до последнего позеленевшего медяка, и уже уходя, сопровождаемый раздраженными взглядами торговца, вдруг ловко и непринужденно сунул ему что-то в ладонь. Рыбник не успел даже удивиться, как ромала и след простыл. Разжав кулак, рыбник увидел в руке многократно сложенный листочек тончайшей серой бумаги, каковой раздосадованный торговец никогда не видывал в этом городе.