Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I

– Понятно.

– Через вход-то этот лезут отмороженные. Которые поумнее – тем девки из окон сами верёвки бросают. Но это уже не наша компетенция. Ваша, скорее.

– Ну да. Других забот нет.

– Есть, наверное. Но и эта тоже. Ты ещё новенький, а вот как начнёт с тебя директриса стружку снимать…

– Не начнёт. Слабо.

– Посмотрим. Из десанта?

– Спецназ сухопутных войск.

– Ого. И где служил?

– Спроси лучше, где не служил. Даже на Северном полюсе – и то служил полгода.

– Чёрта ты там делал?

– А мы там охрану аэродрома дрессировали. Чтоб не оплывали от безделья.

– Какого аэродрома?

– Ну, был там аэродром. Истребители стояли. Чтобы, значит, "бэ-пятьдесят вторые" перехватывать над бескрайними просторами Арктики.

– Серьёзно, не свистишь?

– А смысл? Ты же не девушка, чтобы мне тебя ещё и очаровывать…

Так они поболтали минут десять, потом Алексей зевнул, сказал: "Кажется, всё-таки сморило…" – и поднялся на свой этаж.

Всё было ясно и так. Общежитие – отнюдь не неприступная крепость. Тем более от того противника, которого Алексей ожидал встретить. Но – следовало обязательно убедиться лично…

Утром, пока не собрались преподаватели, он просмотрел журналы групп. Из села Салтыковка была лишь одна студентка, из группы двести второй "А": Грязнова Александра Горчаковна. Занятия военным делом с этой группой будут завтра шестым уроком. Дотянем до завтра, сказал себе Алексей, убирая журналы в шкаф и оставляя себе один: сто четвёртой. Первый курс на "А" и "Б" не делился, на нем учились только те, кто поступил в училище после восьмого класса. И был он по сути своей всего лишь бегом рысцой по оставшейся школьной программе.

– Не волнуетесь? – спросила через плечо завуч Раиса Ильинична.

– А надо? – в шутку обеспокоился Алексей.

– Не обязательно, – махнула она рукой. – Уж вас-то они будут слушаться при любых обстоятельствах. Везёт же некоторым…

Кузня

Звонок прозвенел как будто бы раньше времени. Алексей виновато развёл руками:

– Ну вот… не успел. С другой стороны, про отравляющие вещества вам и так всё известно – тараканов же травите? – а про Африку кто вам расскажет? Да и наверстаем мы эти газы, не велика премудрость… Всё, дамы. Не смею задерживать, поздно уже.

– Спасибо, – прошелестела сидящая за первой партой совершеннейшая девочка с косичками. Глаза у неё были угорелые. – Как интересно…

– И ещё, девушки. Грязнова Александра Горчаковна есть среди вас?

– Да, я… – Санечка подняла руку.

– Задержитесь на секунду, если не трудно. Всё, всё, по домам. Урок окончен.

Группа нехотя, словно выдираясь из дивного сна, стала собираться. Девицы видели перед собой неистово зелёные весенние саванны, распластанные вершины баобабов, медленно вздрагивающие в беге золотистые шеи жирафов, пронзительные крики по ночам…

Алексей отошёл к окну, ожидая, когда класс освободится. За окном у серых сугробов – неимоверно снежная выдалась эта зима – топтались двое парней.

– Да, Алексей Данилович? – подошла Санечка.

– Александра Горчаковна, я правильно прочитал ваше имя? – спросил Алексей.

– Правильно, – сказала Санечка.

– Извините, а откуда вы родом?

– Из Салтыковки. Это Озёрский район, триста километров отсюда.

– Я знаю. Вашу маму не Еванфией Тихоновной зовут?

– Да… Откуда вы?..

– Тесен мир… Получается, Александра, что я – ваш сколько-то-юродный брат. Ваш папа был двоюродным братом моей тетушки Валентины, которая меня вырастила. Имя у него редкое: Горчак Гурьевич, – вот и запомнилось. Он ведь умер… давно?

Санечка смотрела на Алексея, часто моргая. Лицо её не выражало ничего.

– Или я ошибся? – забеспокоился Алексей. – Не должно: Салтыковка одна, да и маленькая она…

– Мама тоже умерла, – с трудом сказала Санечка. – Полгода прошло.

– Боже, – сказал Алексей.

– Вот. И дом сгорел… Всё сгорело…

– Постой, сестрёнка, – нахмурился Алексей. – Как же ты живёшь?

– Да вот – живу. Был пай… за землю… ну, там ещё… Понемножку хватает…

– Понемножку – это как?

– Мало, если честно, – Санечка изобразила короткую улыбку. – Я тут подрабатывала ещё…

– Всё, – твёрдо сказал Алексей. – Не о том говорим. Этой проблемы у тебя больше не будет, забудь. Ах, как хорошо, что я тебя нашёл!

Шум это приятное происшествие наделало изрядный. Всё было как в лучших мексиканских сериалах. И только Санечка, про которую девчонки думали, что это она просто пришибленная внезапным счастьем, а потому такая совсем невесёлая, думала о другом.

В том её необычном сне – да, у неё был брат. Но тот брат её был совсем другой человек, не Алексей. Но и Алексей присутствовал тогда на свадьбе. Он стоял за её правым плечом.

На Алексее надет был ослепительно-белый фрак. Или не фрак, но что-то с фалдами. Зачем такой белый? – спросила она там, во сне, и Алексей ответил серьёзно: чтобы видно было сразу, откуда стреляли…

Сон этот, что необычно для сна, не бледнел и не забывался, а напротив – становился как бы кусочком настоящей жизни, втискивался в какие-то промежутки между недавними событиями и сам грозил стать источником событий.

Прошёл всего вечер и день, а всё, решительно всё изменилось. Не снаружи, внутри. Теперь Санечка удивлялась себе, как это она могла жить без особого страха, зная, что в мире нет никого, кто бескорыстно к ней участлив, на кого можно положиться, опереться… и понимала, что всё это время страх – да что там страх, смертный ужас перед жизнью – жил в ней, но она так к нему привыкла, что перестала узнавать и давала ему другие имена.

Между тем Алексей разрывался: одна часть его, заметно большая, требовала немедленно хватать свежеобретённую "сестру" в охапку и нестись обратно, пока ещё есть время; вторая, о существовании которой он подчас забывал, но которая сейчас предъявляла себя во весь рост, говорила твёрдо и веско: ни одного несомненного доказательства того, что Александра Грязнова и есть искомая кесаревна, не предъявлено – если не считать имён, которые, как известно, суть субстанция непостоянная. Действовать следовало только наверняка, и ошибка даже с одним процентом вероятности недопустима…

И с этим нельзя было не согласиться.

Но – время, время, время…

Он понимал, что сейчас даже минута могла многое значить. Между тем вести себя следовало так, чтобы никто не догадался бы о ходиках, которые упрямо и неумолчно тикают и в тебе, и вокруг тебя.

Была пятница, вечер, время стрелкового кружка. Алексей уже знал, что стрелковая команда в училище традиционно сильна, кубки её, грамоты и вымпелы занимали целый стенд – вкупе с фотографиями. Видеть юных будущих учительниц младших классов и воспитательниц детских садов с винтовками и пистолетами в руках было диковато, но к подобным вещам Алексей уже не то чтобы привык – привыкать было некогда, – а как бы отвёл им нишу. Там они и существовали, в этой специфической нише, следуя своей логике и своим законам.