Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I

И даже с тем, что страшнее смерти. С посмертным рабством.

Кому-то было бы лестно заполучить такого раба, как он. Он даже догадывался, кому.

Измена…

(Мелькнула и тут же пропала, будто засыпанная песком, мысль: я ошибаюсь! я ошибаюсь! не надо…)

Конечно, более всего им нужно было содержимое мешочка, который он не снимал с шеи последние недели. Но без него самого, без его души – оно мертво. Оно не оживёт. Поэтому самое главное сейчас – не позволить им захватить себя.

У него оставалась секунда. Может быть, чуть больше. И он её использовал, учитель Эфрон. Недаром когда-то о нём шла слава как о самом быстром бойце Мелиоры…

(Ещё раз конвульсивно дёрнулась и пропала уже навсегда мысль об ошибке, о наваждении…)

Молниеносным, невидимым глазу движением он обратил меч остриём вниз и вонзил его в песок на половину клинка. Отшатнулся и выставил перед собой руку. Маленький невзрачный сапфир, украшающий собой медный шар набалдашника, заискрился. Раздался громкий треск, будто ломали хворост. В стремительных вспышках искр стали видны истинные лица тех, кто пришёл за ним: высохшие маски мертвецов. Об этом Эфрон догадался и так, и это было не важно… Сейчас они не решатся подойти, потому что сами не знают о своей сущности, а потому растеряны. Потом они, конечно, всё забудут…

Он сложил руки рупором, будто собираясь кричать, но поднёс этот рупор не к губам, а к горлу. И тихо произнёс Слово Освобождения. Это было не одно слово, а четырнадцать, но так уж принято было называть: Слово.

Они бросились вперёд, преодолев страх и неуверенность, когда он выговаривал последние самые непроизносимые слоги. Но сапфир взорвался ослепительно, как бы отбросив нападающих на несколько шагов – а вернее, бросив эти лишние несколько шагов им под ноги. Эфрон вдруг понял, что стоит на возвышении, а мертвецы бросаются к чему-то пустому, оставленному им без сожаления, как путник оставляет у тропинки опустевшую бутылку… Он стоял, кругом была тьма и пустота, а под ним происходила возня, смысла которой он уже не понимал, как не помнил своего имени. Страсти, мысли, желания – вытекали из него стремительно и неудержимо, как вода из решета. И это всё? – успел разочарованно подумать он прежде, чем сам стал ровной темнотой…

Кузня

На этот раз ей приснилось, что то волосатое чудовище из пещеры очень многое успело сказать ей. Что пещера была украшена чудесной резьбой и мозаикой, а предметы обстановки были вычурны и ни на что не похожи. Что потом они рука об руку дошли до лесной дороги, и там чудовище заботливо уложило её на траву, выбрав место посуше, и мановением руки заставило спать. Спать. И она знала, что когда проснётся, вспомнит что-то очень важное. Но не просто проснётся, а по-настоящему проснётся…

Но, проснувшись, она всего лишь увидела Алексея. Он прижал палец к губам и поманил её за собой. Авда, хозяин чердака, спал или делал вид, что спит. Был час перед восходом: дымка на небе окрасилась оранжевым. При дыхании шёл пар.

– Мы не попрощались… – сказала Саня внизу, у машины. Алексей кивнул.

Потом он завёл мотор и вывел автомобиль на пустынную улицу. Очень скоро жилая часть города осталась позади.

– Аптекарь вернулся, – сказал он, глядя вперёд.

Саня поняла не сразу.

– То есть…

– Почти все, кто живёт в городе, побывали у… этих. Время от времени их забирают повторно. Некоторых не возвращают.

– Не понимаю…

– Я тоже. Но это не настоящий город. И не настоящие люди.

– А Авда?

– Он тоже. Но Авда один из немногих, кто помнит, что с ним произошло. Ещё такие же живут в лесу… их человек двадцать. Но он, как бывший шерифф… он не может бросить город.

– Мы едем к ним? К лесным?

– Зачем? Нет, конечно. Мы едем дальше. Конечно, если это всё… – он махнул рукой, – нас выпустит. Ты же чувствуешь, как оно в нас вцепилось?

– Оно вцепилось или мы прилипли… Да, чувствую. Всё такое вязкое. А – разбойники?

– Не знаю. Может быть, их и нет совсем.

Впереди была кирпичная башенка и полосатый шлагбаум. Алексей остановился и нажал на клаксон. Никто не появился. Тогда он вышел, отвёл шлагбаум рукой. Сел в машину и поехал дальше.

Ему показалось, что в придорожных кустах что-то происходит, но ни малейшего интереса это у него не вызвало.

– Мы сейчас вернёмся, – сказал он. – Только не совсем туда, откуда пришли. Почти, но не совсем. Не знаю, как объяснить… сама увидишь. Не пугайся. Там не будет ничего опасного.

Саня провела рукавом по стеклу. Оказывается, оно запотело, а казалось – туман…

– Не пугаться? – сказала она насмешливо. – Уговорил.

Этот переход показался ей более лёгким, чем первый. Сияние в глазу так же затмило всё, однако продолжалось оно меньше времени и было, кажется, не таким болезненным… впрочем, и тогда, и сейчас была не настоящая боль, а что-то взамен боли, похожее, но другое по своей природе. И всё же на несколько минут Саня потеряла способность не просто видеть, а воспринимать происходящее всеми органами чувств.

И за это время что-то происходило с памятью – и тогда, и теперь.

Лет пять назад мама Еванфия (мама Еванфия, упрямо повторила Саня, кому-то что-то доказывая) купила "Королеву Марго", изданную каким-то кооперативом и отпечатанную где-то в Средней Азии. Мало того, что бумага была разноцветная, так и разные страницы были набраны разными шрифтами. Поглощённая чтением, Саня не сразу это поняла, а лишь отмечала непонятные сбои восприятия. Что-то подобное было и с этими переходами – вдруг понимаешь, что у фона другой цвет, у воздуха другой запах…

Опять зима. Грязные сугробы вдоль обочин. Синее небо. Солнце сзади. Противного розового цвета дома в стороне от дороги… Узнаёшь? Здесь нас застиг тот буран.

Вот на этом месте автобус подпрыгнул будто бы на кочке…

Машины по дороге не ехали. Они на ней стояли – достаточно редко, иначе с ними было бы не разминуться. За рулём и просто так в них сидели люди, равнодушно глядя вслед проезжающим мимо. Кто-то неодобрительно покачивал головой.

– Что это с ними? – Саня покрутила пальцем у виска. – Течёт крыша?

Алексей наморщил лоб.

– Понимаешь, это… это как бы след… или отпечаток… или тень… Здесь всё такое. Неживое. Мы ещё пересечём твой мир. Но чуть позже и в другом месте.

– А что ты говорил тому дурачку про Озёрск? Про убить?

– Должен же я как-то сбивать с толку преследователей…

В голосе его Саня услышала то ли фальшь, то ли неуверенность. То ли что-то ещё.

Всё было как в повторном сне, и сне достаточно кошмарном. Город Озёрск словно бы жил, но не своей жизнью. Или даже не жизнью. Так во сне бежит собака и разговаривает человек. Жизнь ушла из него, остались подёргивания и несвязная речь. Люди выходили из магазинов, чтобы потолкаться на тротуарах и тут же вернуться. Машины стояли перед светофорами, и когда одна из них тронулась с места, Саня даже вздрогнула. Впрочем, проехала она только через перекресток, развернулась и вновь стала перед тем же светофором – с другой стороны. Алексей, вспотев от напряжения, очень медленно вёл "Хонду" через непрерывные потоки пешеходов, которые как бы не видели эту машину, а налетев на неё, замирали в изумлении. Люди либо одеты с иголочки, либо в совершеннейшие лохмотья – без обычной середины. Почему-то совсем не попадалось детей. Центр города был просто переполнен бессмысленно снующими людьми – как бы изображающими массовку в кино. Дважды Сане казалось, что в этой толпе она замечает знакомые лица, но убедиться возможности не было.