Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I

Хихиканье – шёпотом – под столами. Мелкие шажки. Мышка пробежала…

Шорох быстрых крыльев. Вот, перед лицом… Чему не верить: глазам или ушам?

Потрескивание снаружи. За прочными каменными стенами. Кто-то медленно карабкается по деревянному каркасу. Тяжёлый и ловкий. Как плакач…

Что делать плакачу на самом дне Кузни?

А теперь – будто высыпали из мешка ворох смятых бумажек…

Алексей посмотрел на потолок. Толстенные балки, на которые уложены сланцевые плиты. Неплохо подогнанные, стыки забиты мхом. Из мха нитями свисают травинки, длинные и анемичные… и эти травинки подрагивают. Будто сверху кто-то ходит, но ходит абсолютно неслышно.

Так не бывает.

А вот и настоящие шаги. Снизу, по лестнице… двадцать ступенек, двадцать пять… двадцать семь. Скрипнула дверца.

Не старуха. Кто-то другой.

Алексей вынул из-за пояса пистолет.

Шаги человека, привыкшего ходить по камням. Обувь мягкая, стопа обхватывает камень…

А вот и старуха. Откуда она взялась? Неужели сидела так долго и так неслышно? Не может того быть…

Однако же – факт налицо.

Внизу заговорили, и Алексей обомлел. Говорила старуха и говорил мальчик, у которого ломался голос. Разговор шёл на гарди – древнем языке имперских магов-огнепоклонников. И если для магов это был язык молитв и заклинаний, то здесь, похоже, происходил скучный обмен мелкими раздражёнными ругательствами…

Судорожно вспоминая все выражения на гарди, которые он помнил, Алексей пытался уловить, о чём идёт речь. Мальчик, кажется, что-то предлагал старухе, та отказывалась брезгливо. Похоже, ей требовалось что-то другое, она несколько раз повторила: "кром", "кром", "кром"… Кром, попытался вспомнить Алексей, что-то странно знакомое…

Нет, не всплывает.

Мальчик попытался выпросить что-то у старухи, Алексей уловил и заискивающие нотки, и спрятанную за ними усталую ненависть. И это "что-то" у старухи явно было, но получить за него она желала лишь "кром"…

Понятно было, что это не первая попытка договориться. И, может, не десятая даже.

Потом старуха, ворча, поставила что-то на стол, мальчик быстро сел и начал есть – тоже быстро и жадно. Алексей почти видел его: сидит, склонившись над миской, пряча глаза… Так едят воспитанные, но очень голодные люди: торопясь – и стесняясь своей торопливости.

Алексей так внимательно вслушивался в происходящее внизу, что шум движения позади почти застал его врасплох. Он повернулся, одновременно уходя от возможного удара…

Перед ним стоял Железан.

Невозможно было проникнуть в эту комнатку! Два оконца, что две бойницы – и всё! Но Железан стоял, приложив палец к губам, и показывал на дверь.

Алексей так же тихо, как открывал, прикрыл её.

Потом повернулся к молодому славу.

И только теперь понял, что перед ним стоял не живой человек. Чёрный провал окна просвечивал сквозь его плечо…

– Железан… – прошептал Алексей. – Ты почему здесь?

Не отвечая – призраки молчат – слав развернул на уровне его глаз бумажный лист. Печатными буквами написано было следующее:

"Высадка начнётся в ближайшие дни. Торопись, Пактовий. Астерий засылает свои креатуры в Кузню. Возвращаться обычным путём тебе нельзя. Посылаю Железана, он знает тайную дорогу".

Вместо подписи стоял знак: три свившиеся верёвкой змеи. Якун. Многомудрый Якун Виссарион. Это хорошо…

– Ты знаешь путь? – спросил Алексей.

Железан кивнул.

– Собираться сейчас?

Покачал головой, показал на фонарь и за окно: утром.

– Мы пойдём к перевалу?

Кивок, пауза, отрицательное покачивание.

– В сторону перевала, но к другой цели?

Кивок, кивок.

– Хорошо, Железан. Ты должен что-то ещё сообщить мне?

Железан кивнул, вынул ещё несколько свёрнутых бумаг. Стал разворачивать и держать перед глазами Алексея, пока тот не прочёл всё до конца. Аккуратно свернул и сложил в карман. Во взгляде его Алексею почудилось сочувствие.

"Чтоб тебя жалели мертвецы", – вспомнилось Алексею материнское напутствие, оно же проклятие. Что ж, мамаша – вот и начало сбываться… ещё не жалеют, но уже сочувствуют.

Железан тем временем достал кусочек мела, подошёл к стене и написал: "Отдохни, я посторожу". Это было заманчивое предложение. Конечно, мёртвые не спят…

– Что там творится? – Алексей показал вверх и вниз.

Железан махнул рукой: пустяки, мол.

– Ладно, сейчас… – Алексей содрал через голову свитер, остался в шерстяной рубашке. Расстегнул ворот. Взъерошенные волосы пригладил с одной стороны. Сунул пистолет в карман. Нарочито громыхая ботинками, вышел на галерею и, натыкаясь слепо на стены, стал спускаться вниз. Разговор затих в тот ещё момент, когда он открывал дверь.

Внизу, освещённая неярким светом фонаря, сидела одна старуха.

– Не спится, тётушка? – он подцепил фонарь и пошёл в отхожее место, в чулан под лестницей.

– Я никогда не сплю, – сказала старуха вслед, хотя могла бы и промолчать.

Алексей заперся в чулане и, пока отливал, поднял фонарь повыше и осмотрелся. Ага, вот – есть. Под самым потолком. Крупный паук-домовик, тварь робкая и безобидная, хотя с виду и устрашающая. Алексей поймал его (не руками, конечно) одним движением. Выходя, оставил дверь приоткрытой.

– Отчего же так, тётушка? – продолжая прерванную приятную беседу, спросил он старуху.

– Украли мои сны, – ответила она. – Украли, вражины. Двенадцать лет уж…

– Двенадцать лет! – изумился Алексей. – Надо же… Я вот ведь что хочу спросить: подпол у вас – вот. И отхожее место – вот. Оно как получается: в одну кучу всё?

Старуха меленько засмеялась.

– Так ты, солдат, не знаешь, куда пришёл, что ли? Дом этот – навершие подземного мира, так устроен по велению самих подземных жителей. Мы бросаем им то, что бросаем, а уж они разделяют золото и тлен…

– Подземные… жители… – Алексей задумался. – И что же, они сами выходят оттуда… иногда?

– Я слышала о таком, но ни разу не видела этого сама, – сказала старуха. – Их мало кто видел. Разве что твоя рабыня.

– Как ты узнала, тётушка?

– На этих женщинах остаётся несмываемый след. Неужто ж ты сам не чувствуешь его?

– Пожалуй, что и не чувствую…

– Что же ты чувствуешь тогда…

Алексей поговорил с нею ещё о чём-то незначащем и поднялся наверх. Паук тем временем пробежал вдоль стены, перелез через стойку и скользнул за дверцу. Алексей ощущал в себе его маленький страх.

Жалко, не умею по-настоящему смотреть, подумал он мельком. Не успел научиться…

Из комнаты Сани доносились какие-то новые звуки. Алексей отбросил всё и распахнул дверь. Но долей секунды раньше, уже обрывая, но ещё не оборвав нить, соединяющую его с паучком, он уловил быстрые лёгкие влажные шаги трёх или четырёх пар ног…

Над кроватью Сани склонились две фигуры. Чуть тлеющий светильник на столе не позволял рассмотреть детали, но глаза – огромные, с глубоким красным отсветом – запечатлелись сразу.