Андрей Лазарчук - Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I

– Слава! Слава кесарю! Слава кесаревичам! Слава!!!

Стояли стратиоты – высокие (низких не брали, имелись у воинских начальников специальные воротца с колокольчиком: задел теменем колокольчик – можешь селиться на бесподатных землях…) и жилистые, будто опутанные под кожей узловатыми верёвками, в любовно подогнанных полупанцирях, с мечами, откованными из болотного железа тайными мастерами и заговорёнными тайными чародеями; у стратиотов вообще было нарочито много тайн…

– Слава кесарю! Слава кесаревне! Слава кесаревичу! Слава!!!

Стоял хор кесарских славов: зеркально блестящие шлемы, прикрывающие большую часть лица, щиты "птичья грудь", с которыми можно легко пройти сквозь частокол копий, выставляемых обычно строем конкордийской пехоты, и сблизиться с ними на удар меча; и сами мечи воздеты в истовом приветствии:

– Слава! Слава нашему кесарю! Победа или смерть!

Стояли отважники – в лёгких доспехах, часто простоволосые. У многих лишь ленты, наброшенные на плечо, выдавали принадлежность к воинскому кругу. Отрада хотела повернуть голову, чтобы смотреть только перед собой, но не смогла.

Вот он…

Они встретились взглядом. Нельзя было останавливаться, кобыла всё так и шла мерным шагом… но мгновение этой встречи было столь долгим и столь сильным был удар, что Отрада потеряла себя. Теперь кто-то другой ехал на лошади вдоль выстроившихся тысяч, и кому-то другому кричали: "Слава!!!"

Сама же она – вдруг вернулась в тот осаждённый чудовищами дом. Вкус сладкого вина на языке… подавать слегка подогретым к десерту и сладостям… любовь моя, безумие мое… о нас давно уже забыли, мы никому не нужны, давай убежим… ты и я… я знаю путь, это недалеко, это рядом… смерть была неизбежна, и можно было всё… боже, подумала она, ведь можно всё, потому что смерть неизбежна…

И она хотела оглянуться, но почему-то не смогла. Развернуты были плечи её, и голова смотрела гордо и прямо.

Глава четвёртая

Мелиора. Долина Роз

Лучники Особой сотни, Авид и Драган, прибыли в войска ранним вечером двадцать третьего мая.

– Эй, мальцы, куда?

– К Виолету Афанасию!

– Ну вот, и Виолет туда же… Прямо езжайте, будет три каменушки старых заброшенных, от них направо, а там покажут…

Оба брата, и Драган, и Авид, прилично трусили, но, скрывая это друг от друга, вели себя нахально.

– Эй, дядя!

– Чего тебе?

– Ус подбери, конь наступит!

Или:

– Ой, дядечка, как же ты в этих штанах живёшь? Тут же три дня выход искать, чтоб хотя бы пописать…

В конце концов, пережив по пути немало мелких приключений, они добрались до сотни Афанасия Виолета.

Совсем рядом поднимались зеленоватые скалы. С десяток шатров украшали собой пейзаж, и рыжая глина, вынутая из рвов, резко оттеняла собой молодую траву лугов. У оснований скал обильно росли тонкие вьющиеся розы, ещё лишь набирающие цвет.

Афанасий вышел навстречу им из белого шатра, увенчанного вымпелом с изображением ласки. Сразу бросилась в глаза необычайная бледность, бессловесно объяснённая рукой его, подвешенной в чёрной косынке.

– Господин сотник, по предписанию командующего прибыли в ваше полное распоряжение! Лучники Авид Паригорий и Драган Паригорий!

Маска лица Афанасия чуть дрогнула.

– А… так это вас учили находить шпионских зверей и птиц?

– Да, господин сотник!

– Вольно. Сползайте с коней.

И, когда встали пеши, рядом, с улыбками на лицах:

– Научили?

– Так точно, господин сотник!

– Приступайте немедленно, ребята. Боюсь, что прибыли вы поздно… но это лучше, чем вообще никогда. Непосредственно подчиняться будете десятнику Павлу Спиридону… Павел!

– Тут я.

– Парней обиходь, место в палатках и у костра и вообще – отвечаешь передо мной.

– Понял.

– Пусть мало-мало отдохнут с дороги, и ставь их на пост. Да – и накорми, не забудь.

– Да что ты, сотник, сдурел? Забыть накормить…

– Давай, давай. Разговоры всё…

– Понял. Пошли, мальцы. Каша с салом и пиво. Другого пока нет. К чему вы там привыкли?

– Что, неужто и торта "Голубка" нет?

– Это который делается из хлебных крошек и отрубей?

– Ну да. А рагу "Мечта конокрада"?

– Вот о таком, парни, я слыхал, но не едал никогда. Это как?

– Это берётся кобыла, семь лет ходившая в плуге…

Шатёр, в котором отвели места братьям, был очень старый на вид, того цвета, который получается из любого, долго бывшего под дождями и солнцем.

– Ночуете здесь. Один птицебой у нас уже был, да вот сморила его змеиная боязнь. Про крылатых змей слыхали, небось?

– Слыхали? – спросил Авид Драгана.

– Только вручную, – сказал Драган.

– Видели мы их, – скривился Авид.

– Если разобраться, – сказал Драган, – голуби куда противнее.

В шатре было жарко и пахло застарелым потом.

– По шесть? – спросил Драган. – Или сегодня по четыре? Как ты?

– Я нормально.

– Тогда по шесть. Ты начинаешь?

– Слово.

– Слово. Иди, тогда я сплю.

Он взбил солому у края шатра, набросил на неё дорожный плащ и улёгся.

Авид потоптался у входа, потом мысленно махнул рукой, сдёрнул с плеча лук…

Он застрелил голубя, двух ворон и хорька, от которых просто смердело чужой волей. В час после полуночи Авид растолкал брата.

– Давай.

– Ух… это ты. А я уж… Слушай, мне такое снилось…

– Иди дежурь. Шпионов вокруг – море.

– Авик, слушай. Что-то вокруг неладно, понимаешь? Я таких снов сроду не видел…

– Не знаю. Тихо всё.

– Вот я и говорю. Что-то не так.

– Я всё равно ничего не понимаю. Умираю, как спать хочу.

– Ложись… Ладно, я ещё послушаю, что это такое – вокруг…

Ночь – звенела…

Всё бесстрашие Драгана скомкалось в первые полчаса. Темь была пронизана чуждой человеку волей. Невидимые и почти неощутимые, скользили летучие тени. Тёмный жар спускался с небес. Драган вдруг ощутил себя кем-то другим. Золотая цепь на шее пригибала к земле, и утопала в той земле украшенная красным кровавым шитьём атласная обувь. Исчезло тощее, но жилистое тело. Медовое облако было вместо него, укрытое исшитыми тканями, золотым фартуком, драгоценной птичьей кожей. Но нечто иное, высшее, способное вмиг испепелить и развеять, пока что лишь распахивало пространство, приглашая войти и принять данность. А потом – вдруг – рассыпалось золото прахом, и вместо стёжек драгоценных нитей одежды соединялись червями, тонкими и белыми, и запах тлена заместил собой запахи благовоний…

Драган очнулся.

Руки сжимали лук и стрелу, припосаженную на тетиву. Хищная тень медленно взмывала впереди и падала, взмывала и падала. Бесчувственной деревянной рукой Драган натянул тетиву и отпустил стрелу в полёт. Казалось, она почти увязла в воздухе, густом, как сахарный сироп, который уваривают весной из кленового сока, а осенью разогревают в больших медных чанах и бросают в него абрикосы…