Мэган Линдхольм - Пой вместе с ветром

Поднявшись с постели, Ки кое-как натянула на себя одежду и сунула ноги в поношенные башмаки. В сознании разгоралось свирепое пламя. Предчувствие тяготило ее, предчувствие, с которым нельзя было не считаться. Старик таил в себе угрозу, смертельную угрозу для Ки. Чем скорее она окажется как можно дальше от него, тем лучше. Она заходила по комнате, собирая одежду и те мелочи, которые ей здесь принадлежали. Побросав вещи на смятую постель, она завязала их в узел. Хафтор был прав: пора уносить ноги. Прямо теперь. Она не взялась бы объяснять, что ее гнало, не взялась бы назвать разумную причину для своего беспокойства. Просто готовилась к бегству, и все.

Тише мыши пересекла она общую комнату; там было темно. Ки миновала ритуальную спальню, где ей пришлось спать в ночь Обряда… Оттуда доносилось бормотание старика, разговаривавшего во сне. Ки только ощерила зубы. Она добралась до наружной двери и тихо прикрыла ее за собой.

В сарае тоже царила кромешная тьма. Ки ободрала голени о деревянный угол, споткнулась, но продолжала двигаться дальше. Ощупью она нашла свой фургон, забралась в кабинку. Разыскала на знакомой полочке трутницу и огарок свечи. Она бросила на спальную лавку свой узел и стала высекать огонь. Потом принялась приводить в походный порядок кабинку, и ее движения были точны, хотя и проникнуты лихорадочной спешкой. Она вытирала пыль, вытряхивала одеяла и шарила по сусекам, определяя, какая часть припасов еще не успела испортиться. В муке еще не завелись долгоносики, но травы для заварки пересохли, превратившись в безвкусную труху. Ки безжалостно выбросила их. У нее не было ни вяленого мяса, ни корешков, ни соленой рыбы, ни меда, ни сала, ни сыра… У Ки екнуло сердце, когда она мысленно составила список всего, чего ей не хватало в дорогу. Сразу разболелась голова, в ушах зашумело. Ей потребовалось почти физическое усилие, чтобы отбросить страхи и сомнения. Она уезжает, это решено. Ничего. Уж как-нибудь она выкрутится…

Кое-как обиходив кабинку, Ки занялась другими делами. Конская сбруя, которой не пользовались несколько месяцев, казалось, окостенела. Ки щедро сдобрила ее маслом, потом как следует смазала каждое колесо. Проверила оси и колесные чеки. И с какой-то яростной радостью подумала о том, как быстро сумела справиться с каждым делом, так хорошо ей знакомым. Потом она попробовала придумать слова, которые она скажет Коре на прощание. Она любила старую женщину, несмотря ни на что. Но и прощать ей, что та изо всех сил поддерживала культ гарпий, более не могла. Она очень надеялась, что Кора поймет. И еще, что Хафтор сдержит данное слово и в самом деле снабдит ее свежей провизией…

Когда Ки возвратилась в дом, серые рассветные сумерки наливались осенней синевой. Она успела проведать своих коней: за несколько месяцев отдыха тяжеловозы нагуляли жирок и, как видно, соскучились по дальним дорогам ничуть не меньше хозяйки. Оба с охотой подбежали к ней, как только она их позвала.

Из входной двери навстречу Ки шагнул Руфус и остановился, загораживая ей дорогу. Взгляды, которыми они обменялись, были одинаково холодны. Руфус оскорбительно обозрел ее с ног до головы. Потом посмотрел на дорожку, по которой она пришла, так, словно предполагал увидеть кого-то идущего прочь.

– У тебя вдовьи узлы в волосах растрепались, – заметил он двусмысленно.

Ки невольно потянулась рукой к голове:

– Я с утра их еще не заплетала…

И она шагнула вперед, желая войти в дом, но Руфус не отошел в сторону.

– Тебе, похоже, поднадоело вдовство, – сказал он обличающе. – Я слыхал, ромни обычно недолго горюют…

– Может, так оно и выглядит. Со стороны, – ответила Ки. – У НИХ… – она специально употребила это слово, – у НИХ нет установленного срока для траура. Они знают, что горе измеряется иначе.

Руфус с глубокомысленным видом сплюнул:

– Ты не находишь, что они удивительным образом обходятся без многих обычаев? Не устанавливают срока для траура, не соблюдают никаких церемоний при ухаживании, не совершают обрядов перед тем, как улечься вместе с постель…

Глаза Ки нехорошо сузились.

– А у твоего народа вообще никакого траура нет. Обряд Отпущения – и все!

Руфус ответствовал ровным голосом:

– Зато, благодаря ему, нет и смерти, а значит, и горевать не о чем. Как правило…

Эти последние слова показались Ки двумя кривыми ножами. Руфус отступил, наконец, в сторону, сошел с крыльца и протопал прочь по двору. Ки осталась смотреть ему вслед. Ее распирала лютая злоба на этого человека, но ссориться было некогда. Сознание близкой опасности продолжало подстегивать ее…

Она вернулась в свою опустошенную комнату, чтобы расчесать и заново уложить прическу, заслужившую столь ядовитое замечание Руфуса. Ки хмурилась, затягивая узлы. Стало быть, Руфус вообразил, что она провела ночь в обществе Хафтора. И перешел от ледяной вежливости к презрению. Ки передернула плечами. Да пусть его думает все, что заблагорассудится. Скоро ей до всего этого уже не будет дела, а значит, и голову ломать не о чем. Лучше собраться с духом для предстоящего сражения с Корой. Да, думала Ки, это воистину будет сражение. Ее решимость окрепла, и сразу улучшилось настроение. Она порвет с ними, но сделает это честно и благородно. Да и Кора, надобно думать, не хотела бы другого прощания.

Извне между тем долетал шум просыпавшегося дома. Руфус оказался самой ранней пташкой, остальные же члены семьи поднимались только теперь. Ничего не скажешь, нынче они долго валялись – на улице уже рассвело. Ки набрала в грудь побольше воздуху и пошла в общую комнату.

Кора в одиночестве сидела за столом перед дымящейся кружкой, прихлебывая из нее то ли густой суп, то ли жидкую кашу. Вот уж что вовсе не вызывало у Ки слюнотечения. Ничего. Скоро она раздобудет себе добрых трав для котелка и каждое утро будет заваривать себе на костре душистый, обжигающий чай… Предвкушение придало ей сил. Ки уселась напротив Коры за стол.

– Хорошо ли спалось? – вежливо осведомилась Кора и снова приложилась к кружке, сделав несколько глотков. Лицо у нее было еще совсем сонное.

– Не особенно, – напрямик ответила Ки. Хватит уже с нее пустой, ничего не значащей вежливости: настала пора вскрыть нарыв безо всякой пощады. Кора, однако, вроде бы и не заметила ее тона.

– Мне тоже, – сказала она. – Какие сны нынче бродили по этому дому! Им следовало бы быть ласковыми и спокойными, как поучал Нильс. И вот, поди ж ты, – ворвался какой-то темный поток и увлек своими мутными водами все мои сновидения, все мысли. Мне так не по себе, Ки! Рассудок подсказывает мне, что я не позаботилась о чем-то жизненно важном. Упустила какую-то решающую деталь… Вспоминаю, вспоминаю – и ничего. Только чувствую себя совсем старой развалиной…