Мэган Линдхольм - Пой вместе с ветром

Вандиен лежал неподвижно, точно брошенная кукла. Ки наклонилась над ним. Его голова, обмотанная промокшими бурыми тряпками, казалась слишком маленькой, а лицо – перекошенным.

– Надо будет снять повязку, – сказала ему Ки.

Он кивнул. Единственный открытый глаз смотрел словно издалека, но был ясен. Ки занялась повязкой. Грубые узлы запеклись кровью и к тому же замерзли, да и саму повязку покрывала плотная корка кровавого льда. Вандиен только вздрагивал, пока Ки осторожно просовывала острое лезвие между слоями и отделяла их один за другим, неровно разрезая залубеневшую ткань.

Обнажившейся кожи не видать было под сгустками крови. Края раны, которые Ки так старательно складывала, разошлись вновь, открыв жутко зияющую дыру. Мысль о том, что сейчас придется коснуться ее, заставила Ки стиснуть зубы, а в душе вновь родился отголосок той боли, которую она испытала, стоя над останками Свена и малышей.

Кровь натекла в один глаз Вандиена и там свернулась, плотно склеив ресницы. Но и одним глазом Вандиен безо всякого зеркала увидел по выражению лица Ки, во что превратилось его собственное лицо. Он побледнел и поспешно закрыл глаз…

Маленький костерок продолжал отважно гореть. Вода в котелке еще не кипела, но Ки осторожно попробовала ее пальцем и обнаружила, что она уже достаточно нагрелась. Сняв котелок с огня, она осторожно отнесла его внутрь. Непроглядная тень Сестер окутывала дорогу преждевременной мглой. Ки с беспокойством отметила про себя, что кони отошли от фургона – дальше, чем, по ее понятию, следовало бы… Впрочем, не страшно. Свистнуть им, сыпануть зерна на снег – прибегут как миленькие. Но не сейчас. Надо обиходить Вандиена… К тому же она страшно устала. Каждый шаг требовал усилия. На ногах висели гири, тело требовало сна. Да и Вандиену, после того как она его перевяжет, небось потребуется отлежаться… Ки задумалась, не приготовить ли чаю, а лучше – горячего супа. Нет. Сон, только сон. Сладостное, благословенное забытье…

Она смочила теплой водой зеленую тряпочку и стала осторожно промокать кровь. Вот обнажился глаз, сомкнутый, зато уцелевший… Чем больше кровяных сгустков смывала Ки, тем страшней на вид делалась разверстая рана. Тяжело вздохнув, Ки бережно пролила в нее немного воды. Вандиен нахмурился и попытался оторвать голову от промокшего тюфяка. Приподняв веки, он увидел кровавую лужу и сейчас же снова зажмурился.

– Тут больше воды, чем крови, – поспешно утешила его Ки. Ей оставалось только надеяться, что он поверит. Сама она была вовсе не так уверена. – И потом, – продолжала она, – рана, из которой течет, сама себя очищает. Так говорят ромни…

Вандиен мрачно отозвался:

– Еще они говорят, что луна присматривает за грешниками.

Ки тщательно свела края раны, почти восстановив их первоначальную форму. Из тонких тряпочек, бывших когда-то ее зеленым платьем, легче было соорудить плотно облегающую повязку. Легче было затягивать и узлы.

– Ромни еще сбрили бы бороду вокруг раны, – сказала Ки. – Мне, к сожалению, нечем…

– Ну и хорошо. У меня все равно духу бы не хватило… – Вандиен попытался сесть, но голова беспомощно запрокинулась. – Какая тяжесть в голове… И все тело такое тяжелое…

– Ты просто потерял порядочно крови, вот и ослаб. А еще ты убил разумное существо, и от этого страдает твоя душа. Уж я-то знаю… Вот что: ты пока отдыхай, а я приготовлю горяченького поесть.

Ки вновь вышла наружу и затворила за собой дверцу кабинки. Тень Сестер, окутавшая дорогу, сделалась еще гуще. Ки посмотрела наверх, в нависшую черноту, и неожиданно захотела еще раз, как тогда, прикоснуться к красоте Сестер. Но не смогла. Теперь от Сестер исходила только неусыпная бдительность…

Костер успел погаснуть, оставив после себя лишь черную лужу талой воды. С трудом волоча свинцовые ноги, Ки отправилась к корме фургона за последними остатками дров. Костер, конечно, пришелся бы очень кстати, когда стемнеет. Однако горячая еда, восстанавливающая силы, была нужнее. Ибо ледяной горб никуда не делся, и надо будет что-то придумывать.

Рядом с жалкой кучкой дров в кузове фургона лежал последний мешок зерна. Ну что ж… заодно… Ки понадобилось невероятное усилие, чтобы подтащить к себе тяжелый мешок, развязать его и высыпать на снег порцию корма. Подняв голову, Ки посвистела коням. К ее удивлению, их нигде не было видно. Только следы на снегу. Тяжеловозам зачем-то понадобилось убраться прочь, в ту сторону, где они ночевали в снегу и где осталась мертвая гарпия. Ки выругалась, возмущенная их неожиданной прихотью, и отправилась следом. Двое паршивцев все равно не услышат из-за поворота ее свист. А стоит им добраться до двух мешков зерна, брошенных там, их и вовсе ничем назад не заманишь…

Ки кое-как заставила себя припустить трусцой. Кони уходили шагом, вот только шаг у них был гораздо шире, чем у нее. Ки задыхалась. В голове тяжело и болезненно стучало, мороз хватал ее за бок сквозь дыру в плаще. Чтоб он сдох, этот Ризус, вздумавший таким способом доставлять домой свои вонючие камешки. Чтоб она провалилась, эта больная башка, норовящая отвалиться на каждом шагу, эти тяжелые ноги, облипшие снегом… Будь они прокляты, эти Сестры, способные своей тенью превратить ясный день в сумерки…

К тому времени, когда Ки добралась до поворота, каждое обстоятельство ее несчастной жизни было ею последовательно вспомянуто и с большим чувством проклято. Невелико удовлетворение, – зато Ки от злости даже немного согрелась. А серые безобразники, казавшиеся на белом фоне чуть ли не вороными, по какой-то странной причуде остановились, оказывается, сразу за горбом скалы. Они прижали уши, когда она от души их обложила. И поначалу наотрез отказывались идти обратно к фургону. Она пыталась тащить Сигурда за уздечку, шлепать по необъятному крупу – все тщетно. Только когда она влезла на кроткого Сигмунда и повернула его назад, таща Сигурда за собой, – мятежный конь волей-неволей поплелся следом, волоча копыта и возмущенно пофыркивая. И то только потому, что Сигмунд был больше и сильнее его.

Но стоило им завернуть за поворот, как и Сигмунд замер на месте, только с интересом смотрел вперед, насторожив уши. Ки заплакала от ярости, чувствуя себя бессильной мартышкой в него на спине. Слезы замерзали у нее на ресницах. Она посмотрела на свой фургон, думая о дровах, лежавших в его кузове…

…Фургон! Его кузов покрывала такая глубокая тень, что даже белый снег казался черным, как спекшаяся кровь… как черный камень Сестер. Ки подняла голову к ясному небу, и в глаза ей ударило солнце. Тень Сестер была вовсе не той тенью, которую отбрасывают солнечные лучи. Она жила и двигалась сама по себе…

Ки что было силы заколотила пятками в круглые, как у доброй бочки, бока Сигмунда, но конь только затряс головой – и не двинулся с места. Тогда Ки скатилась с его спины и ринулась дальше пешком.