Симона Вилар - Ведьма и князь

Стогнан спустился к речке, поклонился воде текучей, коснувшись ладонями темно-серебристой поверхности, – почет водяному оказал. Вода чуть всколыхнулась, пошли круги, искажая отражение. Стогнан сладко потянулся. Сейчас на худощавом высоком старосте была длинная домотканая рубаха, толстая и грубая, чуть стянутая у горла тесемкой, босые ноги холодило утренней росой. И тихо-то как вокруг! Только позади в селище горланят неспокойные петухи. Скоро и люди встанут, каждый займется своим делом: застучит кузня, отправятся в леса облавщики на матерого зверя тура, на лесную дичь. Ребятишки уйдут бить из пращи болотных птиц, бабы станут возиться на репищах [77], собирать последние плоды Матери-Земли.

Стогнан устроился на изогнутом над водой стволе старой ивы, глядел на раскинувшееся вдоль лесной прогалины селение. И сердцу его так хорошо сделалось!

Он любил тут каждый сруб, каждый столб с рогатым черепом, каждый горшок на шестах изгороди. Сладкий Источник был немаленьким селением. Главными и самыми старыми тут были четыре большие усадьбы – длинные дома из бревен с дерновыми кровлями, мохнатыми от проросшей за лето травы. Прежде в них жили до полусотни человек и никому не было тесно, но в последние годы молодежь стала селиться отдельными семьями, не желая жить в роду, где все обитали скопом. Вот и возникали то там, то тут полуземлянки с отдельными дворами и огородами, особенно, после того как людской страх перед чащей пошел на убыль, когда лес перестал изобиловать темными духами. Конечно, духи совсем не исчезли. Случалось, что и теперь леший кого-то подолгу в чаще водит, не подпуская к людям, бывает, что и коварный пушевик [78]кому-то глаз выколет по вечерней поре. А этим летом, когда бабы ходили на болота за ягодами, болотная хозяйка утащила одну из них в свои топи. Женщины потом рассказывали, что слышали, как несчастная кричала, когда болотная карга ее в топь волокла. Но ведь только одну и взяла на поживу, остальные все возвратились. Правда, родовичи потом отнесли подношение болотной хозяйке, чтобы та зла на люд из Сладкого Источника не имела.

Да, родовичам Сладкого Источника исстари приходилось с лесной нежитью сживаться. Раньше самой страшной карой было выгнать провинившегося в особые ночи в лес. Нежить, она человечинку-то любит, вот косточки потом одни обглоданные и находили. Поэтому, когда умирал кто-то в селище, его предавали священному огню сварожичу а пепел по ветру развеивали или спускали в реку, чтобы нежить не тянулась к людскому жилью в надежде разрыть землю да угоститься мертвечиной. И все же существовала одна могила в окрестностях Сладкого Источника. Стогнан невольно покосился в ту сторону. Отсюда, от реки, могилка та не видна, ее загораживает добротная изба. Срубные стены еще не потемнели от времени, сам дом невысокий, но широкий, по бревенчатым стенам вьются побеги вьюнков, еще зеленеющие мелкой листвой. Ставни покрыты резьбой и подкрашены, а над входом прибиты большие лосиные рога. Красиво.

Стогнан вздохнул. Там, за этой избушкой, и был могильный холмик, да еще увенчанный крестом. Скажи кто, что в род христианина примут, староста не поверил бы. Но ведь сам некогда решал со старейшинами пустить в род чужака. А что, прибыл мужик видный, дары богатые роду принес и попросил поселиться тут с бабой своей брюхатой. Ну, старейшины и позволили ему жить в Сладком Источнике, избушку поставить на околице. И никто и не догадывался, что пришлый из мерзких христиан. Но только лес таких не любит. Не прошло и года, как привалило христианина деревом. А все потому, что местных старейшин слушать не пожелал, вышел рубить совсем уже не подходящее дерево – кривую вывернутую ель, что росла на заброшенной лесной тропе. Лесной житель к такой древесине с топором и не сунется – себе во вред. Ну, а чужак только посмеялся над предостережением. И попал под рухнувший ствол. Потом пару дней пролежал, постанывая в полузабытьи, и отлетела его душа. Но перед смертью все же попросил, чтобы тело его не сжигали, а похоронили в земле. Местным это не очень понравилось, опасались, что нежить лесная придет, разворошит могилку. Да только воля умирающего свята, вот и позволили вдове пришлого Гране закопать мужа за домом, но только когда она крест над могильным холмиком установила, поняли, кем был чужак. Плевались, говорили заклинания, даже волхва вызывали, чтобы оградил селение от бед. Однако бед никаких не случилось. Видать, даже чудищ лесных мерзкий христианин не привлекал. Могилка так и осталась нетронутой. Но место это все равно обходили, да и вдове погибшего никто помогать не хотел, сторонились ее, хоть и была она баба крепкая да видная. Могла бы и другим мужем обзавестись, но кто же возьмет в жены христианку? Пусть и уверявшую, что в веру свою муж ее не заставлял переходить, позволяя молиться старым богам. Ну, а как врет баба? Так и проходила Граня во вдовицах до седых волос. А сына ее так и прозывали – Мокей-вдовий сын. И кто же знал, что он так подняться сумеет, что сам староста предложит ему породниться да любимую и единственную дочку в жены предложит?

Стогнан даже ногой двинул, задев босой ступней скользящую под нависающим стволом тихую воду. Н-да, подивил всех Мокей-вдовий сын. Когда мальцом с матерью в своей развалюхе землянке жил, вроде как от других ребят ничем особенным не отличался. Но он был сын чужака, и, когда пришедшие в селище волхвы решили забрать мальчонку в ученики, кроме матери, о нем никто в Сладком Источнике не печалился. Пять долгих годочков жил он в лесных чащах с ведунами, а потом кудесники вернули его в селение. Сказали, что, хоть мальчонка и смышленый, проку от него никакого нет. Уж больно живой да задиристый, а в спокойной жизни служителей богов такой не нужен.

И, тем не менее, ведовское обучение не прошло для Мокея даром. Он умел безошибочно ориентироваться в глухой чаще, замечал скрытые ловушки, зверя выслеживал как никто. Да и то, что счету быстрому его обучили, тоже пошло парню на пользу. Вскоре Мокея стали звать, когда надо было товары к торгу подсчитать, чтобы в убытке не остаться, а дать сколько положено. Парнишка со всем быстро справлялся, его даже на большак отправляли с носившими дань. Позже Мокей сам на торги начал уходить. Набьет в лесу пушного зверя – и на большак торговать. Когда про то в селении узнали, думали, добром не кончится. Опасное ведь дело торги, да и путь через чащи к большаку не прост. Однако у парня ловко все получалось. У него первого в селении даже своя лошадь появилась, одежда из городского сукна, смог он и заплатить роду, чтобы землянку его матери перестроили в крепкий добротный дом. С матерью он всегда был заботливый, даже нанял ей в помощь по хозяйству немолодую бездетную пару. Тем самым и от лишних ртов родовичей избавил, и Гране помощь. Она теперь ходила павой, в одежде из богатого сукна, стадо коз завела, закрома ее не пустовали. И все сыном своим гордилась, похвалялась. Ну, а Мокей так поднялся, что в роду с ним считаться стали, приглашали к себе, у огня усаживали. Да и бабы его любили, уж больно пригожим и статным вырос вдовий сын, безотцовщина. Вот и угощали от сердца, прося вести из мира поведать, а то и приласкать какая могла. Когда Мокей и второго коня приобрел, он вообще стал самым видным женихом в округе. Потому Стогнан и не имел ничего против, когда его Простя заявила, что хочет молодой хозяйкой в дом Грани войти. Вдове породниться со Старостиным родом было выгодно, да и Стогнан уже подумывал, как бы прыткого Мокея в селище удержать: уж больно много пользы роду выходило, нужным человеком становился Мокей. А то, что парень не горел желанием Простю женой сделать... Тут он не волен решать. Староста объявил, что будут они парой – и достаточно. А со временем парень уяснит, что дело выгодное ему выпало. Даже если Простя и не мила ему.