Симона Вилар - Ведьма и князь

Она медленно подняла голову, посмотрела на него сквозь спутанные волосы.

– Кто-то другой мог и не поверить мне. Но ты... Ты видишь то, чего не ведают другие. Так смотри же!

Резко откинув исхудалыми, связанными в запястьях руками волосы от лица, она посмотрела ему прямо в глаза своими глубокими темными очами. И он начал видеть... Увидел чужой город, огонь и набег, разбегающихся с криком людей и то, как, решив спасти этих людей, она стала губить их врагов своими чарами. Но это только настроило против нее, ее изгнали... Страшная обида, решение уехать. А потом, как видение, встали освещенные солнцем древлянские леса, тихий угол, где она рассчитывала пережить время до возвращения князя... Дымка над рекой... И остроухий пес с белыми лапами... Люди, которых она лечит... Духи, с которыми играет... Хворые, улыбающиеся ей... Даже этот белозубый бритый парень промелькнул, но так светло и ясно, словно и не был он нынче ее стражем и мучителем. А еще виделся холод ночи, волколак, которому она хотела помочь. И волхвы. Все в белом, но такие темные, окрашенные в ее сознании злой силой. А с ними Маланич...

– Погоди! – отшатнулся Малкиня. – Я верю тебе, знаю, что не лжешь, но такое представить не по силам даже мне. Расскажи сама. Я друг тебе, я попытаюсь все понять. С твоих слов, а не со слов тех, кто говорит, что ты насылала на людей нежить и губила скот.

И тогда Малфрида вдруг заплакала. Малкиня не ожидал такого. Она всегда казалась ему сильной... свободной... А сейчас она дрожала и плакала только оттого, что кто-то готов ее выслушать, готов поверить.

Они проговорили долго. Малфрида рассказывала теперь почти спокойно, ее мысленные видения уточняли ему картину. Он знал, что все в ее рассказе правда, а главное, успокоился, чувствуя, что нет в ней больше прежней бессмысленной нелюдской злобы и ненависти.

– Я лечила их, – всхлипывала Малфрида, – я старалась быть им полезной. Даже сына невзлюбившего меня старосты пыталась расколдовать. Но тот же староста навел на меня волхвов. А молодец, который добивался моей любви... Мокей-вдовий сын... Он первый же возглавил травлю, мучил и насиловал меня, избивал. И никто из них не вспомнил добро, которое я им делала. Зато, с какой злостью кричали: «Ведьма, ведьма!» Уготовили мне казнь лютую... А ведь духи природные предупреждали меня: не ужиться мне среди простых смертных, рано или поздно захотят люди погубить меня. Я не верила им. Думала: если с добром приду, добро и получу. Ибо теплокровные ближе мне, чем нежить.

Малкиня странно поглядел на нее при этих словах, думая о чем-то своем, нахмурился. Малфрида же продолжала плакать, шмыгая носом и вытирая слезы связанными руками. И тут вдруг волхв сказал:

– А ведь правы были те, кто упреждал тебя, Малфрида. Не уживешься ты с людьми, ибо есть в тебе и капля крови нечеловеческой.

Она никак не отреагировала поначалу, даже будто отмахнулась от его слов, однако волхв уже решился открыться ей:

– Ты всегда была необычной, Малфрида, я знал это давно. Но то, что скажу тебе сейчас... Однажды я узнал... Где и когда – не спрашивай. Однако удалось мне проведать, что ты не совсем человек. Течет в тебе и кровь нелюдя. А сила эта страшная. Знаешь ли ты о ней? Не спрашиваю, сама должна разобраться. Знаешь ли, что я ощутил, когда спускался к тебе сюда... Не была ты в тот миг человеком. Зверем, нелюдью, гадом – уж не ведаю кем, но никак не девой, не женщиной, даже не чародейкой Малфридой. Не твоя, иная кровь владела тобой, и мне стало так страшно...

– Молчи! Молчи ради всех богов! – почти закричала Малфрида, рванулась, дернулась, но, скованная цепью, упала на землю, задыхаясь.

Малкиня понял, что ей тоже известно что-то... Неведомое и непонятное, что страшит ее, о чем она боится думать. И, страшась подобного, она становится человеком. Простой древлянкой, испуганной молодой женщиной с израненной душой.

Он присел рядом, стал гладить по голове, говорил тихие утешающие слова, пока Малфрида не поймала его руку, прильнула к ней щекой.

– Неужто это правда? – всхлипывала ведьма. – Неужто поэтому и нет мне места ни среди людей, ни среди нежити? И неужели лучшее, что можно для меня сделать, это и впрямь убить? Сжечь... Предать очистительному огню?

От этого ее вопроса в душе молодого волхва все перевернулось. И он не удержался, привлек ее к себе. Он уже не брезговал ею, он страдал.

В темноте они сидели, припав к бревенчатой стене, пока Малфрида не отстранилась.

– И не противно же тебе меня голубить... После всех этих... Раньше-то ты меня любил, да и я раньше другая была... Князья заглядывались. Нынче же...

И ведьма, словно стыдясь, стала запахивать на груди лохмотья, сжалась, отворачиваясь. Малкиня спокойно сказал:

– Ты в беде, Малфрида, и я с ужасом понимаю, что не в моих силах тебе помочь. Да, хитро придумал все проклятый Маланич... Завязал наузы [120]крепко – не распутать.

– Маланич... – тихо повторила Малфрида. – Ему-то что до меня? Отчего не оставляет в покое?

– Ну, уж этого не жди, – сокрушенно покачал головой Малкиня. – Маланич – лютый враг твой. Я это знаю, потому и сразу поверил, что именно он натравил на тебя людей в селениях, возвел напраслину. Однажды ему было предсказано, что ты станешь его погубительницей, и Маланич не успокоится, пока не одолеет тебя, чтобы изменить свою Недолю и принудить Долю подчиниться его воле.

Малфрида чуть шевельнулась под обнимавшей ее рукой волхва.

– Боюсь, что он справился с этим нехудо. Только и ему несладко пришлось. Змеей он обернулся. Как только у меня получилось, ведь силы уже не было...

И она сжалась от воспоминаний о том, как ее насиловали на снегу под торжествующим взглядом Маланича, который вдруг неожиданно обернулся темной гадюкой и пополз под корягу.

– Может, змея и не переживет эту зиму? – с надеждой в голосе спросила вдруг ведьма и в глубине ее души сверкнула радостная злая сила. Но тут же радость сменилась тоской, когда она увидела, что волхв встал и собирается уходить.

– Уже идешь? Что ж, спасибо, что навестил. Ты хороший человек, Малк. Даром что волхв. И мне стало немного легче после разговора с тобой, благодаря тебе я не только плохое буду думать о смертных. И пока меня не предадут казни, я буду знать, что боги вложили в людей не одно зло.

Волхв какое-то время глядел на нее. Потом поднял фонарь, шагнул к лестнице и, уже взявшись за перекладину, остановился и оглянулся, почувствовав ее взгляд.

– Что я значу для тебя, Малк? Что значу, раз ты пришел и утешал меня, даже зная обо мне все самое плохое?

Что ей ответить на это? Сама ведь все понимала. И все же он сказал:

– Тот, кого я однажды впустил в свое сердце, навсегда там останется. И я клянусь всеми богами, земными и небесными, что душа моя болит за тебя.