Лорд Дансени - Дочь короля эльфов

А потом какая-то женщина воскликнула: «Это же Вэнд, который ушел от нас совсем мальчишкой!» Жители Эрла сразу же столпились вокруг молодого человека, который действительно оказался Вэндом – тем самым пастушонком, который больше десяти лет назад оставил своих овец, чтобы уехать с Алвериком неизвестно куда.

– Как поживает наш господин? – спросили его, и в глазах Вэнда снова промелькнула усталость.

– Он идет своим путем дальше, – ответил он.

– Куда? – спросили его снова.

– По-прежнему на север, – ответил Вэнд. – Он все еще ищет Страну Эльфов.

– А ты почему оставил его?

– Я потерял надежду, – объяснил бывший пастух.

Его больше ни о чем не расспрашивали, и так каждому ясно: чтобы искать Страну Эльфов, человек должен очень сильно надеяться. Тот же, кто отчаялся, обречен никогда не увидеть неизменного бледно-голубого сияния безмятежных Эльфийских гор.

И тут прибежала мать Нива.

– Это действительно Вэнд? – спросила она, и ей ответили:

– Да, он самый – Вэнд.

Пока жители Эрла негромко говорили между собой о том, как изменили его время и годы странствий, мать Нива попросила:

– Расскажи мне о моем сыне.

И Вэнд ответил:

– Он ведет наш отряд, и никому наш господин не доверяет больше.

Услышав эти слова, люди удивились, хотя удивляться тут было нечему: с самого начала предприятие отдавало безумием. Одна мать Нива восприняла эти слова как должное.

– Я знала, что так и будет! – сказала она и повторила: – Я знала!

По всему видно, что она была очень довольна. Существуют времена года и события, которые устраивают любого человека. Немногое приходилось по вкусу безумцу Ниву, но тут подвернулся Алверик с его сумасшедшим путешествием в Страну Эльфов, и бедняга нашел себе занятие по душе.

Допоздна жители расспрашивали Вэнда и услышали множество историй о множестве стоянок и о долгих переходах – настоящую сагу о бесплодных скитаниях Алверика, который, словно призрак, год за годом обшаривал горизонты Земли. И порой сквозь печаль Вэнда, причина которой крылась все в тех же впустую потраченных годах, вдруг проглядывала улыбка – это пастух вспоминал какое-нибудь дурацкое происшествие, случившееся на ночлеге. Но обо всем этом рассказывал человек, утративший надежду, а о таких вещах не годится повествовать ни с сомнением, ни с улыбкой. О подобном путешествии должен рассказывать только тот, кого еще жгут изнутри отвага и величие предприятия. И полоумный Нив, и лунатик Зенд, оба могли бы сообщить нам о странствии Алверика такие подробности, от которых ум и душа наши озарились бы хоть малой толикой подлинного значения этого удивительного и дерзкого похода. Но что можно узнать из рассказа, составленного из голых фактов и язвительных насмешек охладевшего к странствиям человека, которого больше не манят надеждой пустынные горизонты?

На небе уже вспыхнули звезды, а Вэнд все говорил и говорил, но один за другим жители селения начали расходиться по домам, так как никому не хотелось слушать о безнадежном предприятии. Будь на месте пастуха человек, который все еще верил в экспедицию Алверика, и звезды успели бы потускнеть и погаснуть, прежде чем хоть один человек ушел спать, и, прежде чем селяне оставили бы утомленного рассказчика в покое, небеса успели бы посветлеть настолько, что в конце концов кто-то наверняка воскликнул бы: «Ба! Да ведь уже утро!» Но до тех пор никто бы не ушел.

На следующее утро Вэнд вернулся к своим овцам на верхнее пастбище и с тех пор больше никогда не участвовал ни в каких романтических путешествиях.

На протяжении всей той весны жители Эрла хоть изредка, но все же заговаривали об Алверике и о том, чем кончится его путешествие, и вспоминали Лиразель, гадая, куда она могла деваться и почему. И когда они не могли найти подходящего ответа на все свои вопросы, то выдумывали какую-нибудь красивую сказку, которая объясняла все, и эти сказки переходили из уст в уста до тех пор, пока они сами же в них не поверили. Когда же весна прошла, жители Эрла вовсе позабыли Алверика и присягнули на верность Ориону.

Одним теплым и светлым вечером, когда Орион ждал, пока пройдет лето, устремляясь сердцем своим в морозные дни поздней осени и мечтая о том, как будет охотиться на возвышенности со своими собаками, из-за холмов явился в долину Рэннок, отвергнутый любовник. Он пришел тем же путем, что и Вэнд. Он, как и пастух, вошел в Эрл с северной стороны. Это был действительно Рэннок, чье сердце наконец-то освободилось и чья меланхолия куда-то улетучилась. Рэннок, переставший скорбеть попусту, Рэннок беспечный, беззаботный и довольный. Рэннок, переставший вздыхать и стремящийся только к одному – к отдыху после долгих странствий. Ничто другое не могло заставить Вирию, девушку, чьей благосклонности он когда-то добивался, пожелать его. Все закончилось тем, что она вышла за него замуж, и счастливый Рэннок и думать забыл о каких-то там фантастических путешествиях.

Хотя многие жители селения продолжали по вечерам смотреть в сторону возвышенностей, пока долгие летние дни подходили к концу и волшебный ночной ветер начинал поигрывать трепещущей листвой, а многие заглядывали еще дальше, за обратные склоны крутобоких холмов, – ни тем, ни другим так и не удалось увидеть никого из отряда Алверика, кто возвратился бы домой тем же путем, что Вэнд и Рэннок. К тому времени, когда каждый листок на деревьях превратился в маленькое багряно-золотистое чудо, люди в поселке больше не говорили об Алверике, а подчинялись его сыну – Ориону.

Как-то осенью, пробудившись перед рассветом и взявши свой рог и лук со стрелами, Орион вышел к своим гончим, которые удивились, заслышав шаги хозяина еще до света. Даже сквозь сон они различили его легкую посыпь и тут же проснулись, шумно приветствуя. А Орион спустил их с поводков и, успокоив свору, повел ее за собой в холмы, и все они появились среди пустынного великолепия в тот ранний час, когда люди еще спят, а олени-самцы кормятся на росных травах. Сквозь сырое, первобытное утро мчались Орион и его верные псы по склонам холмов, и одна и та же радость вскипала в их сердцах. И когда Орион спешил по участкам, где до поздней осени цветет тимьян, он с наслаждением вдыхал его густой пьяный аромат, поднимающийся от земли. Чуткие носы псов старательно ловили самые разнообразные и удивительные запахи просыпающихся холмов. О том, какие дикие существа встречались здесь друг с дружкой в ночной темноте, какие твари пересекали спящие холмы, торопясь по своим делам, и куда все они подевались утром, когда дневной свет стал ярче, а вместе с ним возросла опасность появления человека – обо всем этом Орион мог только раздумывать да строить догадки; для его же гончих все было ясно. Некоторые запахи, что остались на траве, они просто отмечали своими внимательными носами, а от некоторых пренебрежительно отворачивались, и только один след они искали напрасно – след больших благородных оленей, которые этим утром почему-то не поднимались на холмы.