Тэд Уильямс - Марш Теней

Он некоторое время пристально смотрел на нее, потом кивнул.

— Джеддин, выдели стражников, чтобы они сопровождали ее для прощания и помогли взять из храма все, что она пожелает. Потом она должна поселиться в обители Уединения. — Он чуть прищурил блеклые глаза. — Может быть, ты не рада той чести, что я оказал тебе, девушка?

— Я… я очень потрясена, Бесценный. У меня не хватает слов, чтобы выразить, насколько я счастлива.

Киннитан стало по-настоящему страшно. Ей с трудом удавалось говорить так, чтобы автарк ее слышал, хотя их разделяли лишь несколько шагов. До остальных собравшихся в зале звук голоса девушки не долетал вовсе.

Киннитан шла по коридорам дворца-сада в сопровождении «леопардов». Она слышала об этом дворце раньше, а теперь он станет ее домом на всю оставшуюся жизнь. Мысли кружились в голове, словно пары фимиама.

«Почему он хочет именно меня? Он ни разу не видел меня до сегодняшнего дня. Он сказал „не уродлива“? Так говорят, когда женятся по сговору. Но ведь у меня ничего нет. Мои родители — никто! Почему среди сотен других девушек он выбрал именно меня?…»

Джеддин — мускулистый воин с серьезным лицом, капитан отряда «леопардов» — пристально смотрел на Киннитан. Вероятно, он давно уже ее разглядывал, но заметила она это только сейчас.

— Госпожа, я прошу прощения, — заговорил он. — Я не могу дать вам много времени на прощание. Нас ожидают в обители Уединения.

Она кивнула. У Джеддина был жесткий взгляд, но блеск его глаз казался более человечным, чем у других солдат, стоявших позади автарка.

Девушки в Улье уже знали о ее приходе.

«Возможно, таково предсказание оракула», — подумала она с горечью и болью.

Она уходила от золотых пчел, и это ее пугало. Страшно менять девичий приют Улья на тюрьму обители Уединения, где жили одни женщины. Несмотря на оказанную ей честь избрания, нельзя сказать, что перемены ведут к лучшему.

Видно было, что главная жрица Раган гордится ею, но все же прощание вышло прохладным.

— Для нас это большая честь, — сказала Раган, целуя Киннитан в обе щеки, прежде чем вернуться в свои покои.

А вот Криссу искренне огорчало расставание с Киннитан, хотя лицо старшей послушницы светилось от гордости.

— Еще никто не переходил из Улья в обитель Уединения, — говорила она, и глаза ее сияли религиозным экстазом, так же как при разговоре со священными пчелами.

Девушка подумала: может быть, Крисса, считавшая это избрание прекрасным, мечтала сама оказаться на ее месте? Киннитан с радостью согласилась бы на такое.

— Тебе действительно нужно уходить? — Дани плакала. Она и радовалась, и волновалась не меньше Криссы. — Почему тебе нельзя жить с нами, пока все не свершится?

— Не говори глупостей, Даньяза, — прервала ее старшая послушница. — Женщина, назначенная в жены автарку, не может жить в Улье. А вдруг кто-то… а вдруг она… — Крисса нахмурилась. — Нельзя, и все тут. Он — воплощение бога на земле!

Когда старшая послушница ушла, Киннитан начала собирать свои вещи и складывать их в мешок: костяную резную расческу, подаренную ей матерью в день призвания к священным пчелам, бусы из полированного камня — от братьев, крошечное металлическое зеркальце — от сестры, нарядное платье, что она не надевала со дня посвящения в сестры Улья. Она размышляла над вопросами Дани, но так и не нашла что ответить подруге. Киннитан не имела понятия, что ее ждет впереди, почему заметили и избрали именно ее. Но одно она знала наверняка: отныне она больше не была человеком, по крайней мере для сестер Улья. Она стала историей.

«Теперь я — та девушка, которую заметил и выбрал автарк. Они будут говорить обо мне всю ночь. Будут гадать, не произойдет ли нечто подобное еще раз — может быть, с кем-то из них. Для них это замечательная романтическая история, как старая сказка про Дасмета и девушку без тени».

— Не забывайте меня, — неожиданно для себя самой попросила Киннитан.

Дани изумленно взглянула на нее.

— Забыть тебя? Кин-я, это же невозможно!…

— Нет, я не о том. Не забывайте настоящую Киннитан. Не сочиняйте про меня глупых историй. — Она взглянула на подружку, умолкшую от изумления. — Я очень боюсь, Дани.

— Выходить замуж совсем не страшно, — сказала подруга. — Старшая сестра говорила мне… — Она вдруг испуганно замолчала. — Интересно, боги делают это так же, как люди?

Киннитан покачала головой: Дани не сможет понять ее.

— Как ты думаешь, тебе позволят зайти ко мне в гости?

— Что? Ты хочешь сказать… в обитель Уединения?

— Ну конечно. Туда не пускают только мужчин. Прошу тебя, обещай, что придешь.

— Кин-я… Да! Я приду, как только сестры позволят!

Киннитан обняла Дани. В дверь комнаты послушниц заглянула госпожа Крисса и напомнила, что солдаты за воротами храма уже заждались.

— Не забывайте меня, — шепнула Киннитан на ухо подруге, — не превращайте меня в какую-нибудь… принцессу.

Растерявшаяся Дани лишь кивнула ей на прощание. Киннитан взяла мешок с пожитками и последовала за старшей послушницей.

— И еще одно, — сказала Крисса. — Мать Мадри хочет кое-что сказать тебе на прощание.

— Сама… прорицательница? Мне?

Мадри не могла видеть Киннитан: со дня первого своего появления в Улье девушка ни разу не оказывалась рядом с прорицательницей даже случайно. Неужели и эта величественная женщина жаждет выразить свою благосклонность избраннице автарка? Впрочем, Киннитан полагала, что это общая обязанность.

«Он сказал, что я не уродлива, и это самые хорошие его слова обо мне, — думала она. — Маловато, чтобы считаться милостью, не так ли?»

Они прошли сквозь самую темную часть Улья. В воздухе раздавалось сонное жужжание пчел. Звук проникал через вентиляционные шахты в стенах и был слышен в любом уголке храма. Впрочем, если пчелы и заметили уход одной из младших послушниц, это их не взволновало.

В комнате пахло лавандовой водой и сандаловым маслом. Мать Мадри сидела на стуле с высокой спинкой. Ее лицо было выжидательно устремлено в сторону двери, зрачки слепых глаз беспорядочно двигались, словно прорицательница пыталась осмотреться. Она протянула к Киннитан руки. Девушка колебалась: слишком уж пальцы прорицательницы походили на когти.

— Это ты, дитя? Та девушка? — спросила Мадри. Киннитан оглянулась, но Криссы в комнате уже не было. — Да, это я, мать Мадри, — отозвалась она. — Возьми мои руки.

— Вы очень добры ко мне…

— Тихо! — сказала та.

В ее голосе не было злости — так предупреждают неразумное дитя, что тянется к открытому огню. Холодные ладони прорицательницы сжали пальцы Киннитан.

— Мы еще ни разу не отправляли никого в обитель Уединения, но Раган говорила мне, что ты необычная девушка. — Мадри покачала головой. — Знаешь ли ты, что все это когда-то было нашим? Суригали была главой Улья, а Нушаш — ее робким супругом.