Марина Дяченко - Слово погибели № 5

– Но когда он умер, она впала в жуткую депрессию. Думали, сама отправится за ним в гроб.

– Можно понять.

Ливан отхлебнул из рюмки коньяку, которым угостил его Игрис.

– Вы, значит, следователь? Хороший коньяк… Зачем вам это надо - отец, Алисия, наши отношения?

– Чтобы понять…

– Ах да. Вы уже говорили. Ничего вы не поймете. Это было слишком давно… И потом, вы думаете, она рассказывала мне все? Она даже мне всего не рассказывала. Такая скрытная была.

– Было, что скрывать?

– Не знаю, - Ливан задумался. - Но скрытность - ее вторая натура. Какие-то секретные кармашки, тайнички…

– Она не интересовалась магией? Никогда?

Ливан повертел в пальцах рюмку, глядя, как маленьким водоворотом закручивается янтарная жидкость.

– Одно время она увлекалась, чисто теоретически, магией в связи с экологией. После Коптильни ей взбрело в голову, что маги просто обязаны решать экологические проблемы: собственно, в этом и есть их предназначение. Писала в журналы, возмущалась, что ее не принимают всерьез… Купила на букинистической распродаже какие-то книги… Кстати, много позже были разработки в этом направлении, я читал. А тогда поэты воспевали черные дымы над городом как символ развития, будущего…

– И что же - Алисия потом отказалась от этой идеи?

– А что она могла сделать? Сама она к магии не имела никакого отношения.

Ливан снова глотнул. Зажмурился:

– Да… Еще у нее была страсть к ритуалам. Можно было разбрасывать вещи, не мыть посуду, но ни в коем случае нельзя ставить сумку на стул. А стеклянную вазу нельзя убирать с этажерки, и когда я один раз ее переставил, Алисия впала в ярость…

– Вы жили вместе?

– Нет, - неохотно признался Ливан. - Это же поселок, какие-то правила приличия, да и времена были не такие свободные… Алисия получила полдома в единоличное пользование, а я бывал у нее в гостях… Но чаще мы гуляли. Мать говорила о каких-то фотографиях?

– Да. Я нашел ваши фото в архиве Алисии.

– Я бы хотел, чтобы вы мне их отдали.

– Понимаю. Но только после того, как дело будет завершено. Ливан тоскливо вздохнул:

– Все это было так давно…

– Вы упомянули страсть к ритуалам.

– Да. Но это были не болезненные ритуалы, как у сумасшедших. Это был какой-то придуманный мир, в который она играла… Скажем, в полночь после дождя собирать на бульваре червяков-выползков. Почему именно в полночь? «Я так хочу». Гроза - это вообще было нечто особенное, «чистое время», а куда молния ударит - «знак»… Равелину и Двенадцати она поклонялась, как каким-то божествам: она с ними говорила, я сам слышал. В школе как раз устанавливали памятный знак…

Ливан вдруг замолчал, будто что-то вспомнив.

– Да-да?

– Ну вот, - Ливан мигнул. - Плиту устанавливали. Вы видели этот памятник?

Игрис вспомнил цветы, принесенные школьниками, на мраморе возле школы.

– Да.

– В день открытия памятника она зажгла свечу у себя на пороге и понесла на школьный двор. День был ветреный. Она возвращалась раз десять, все время свеча гасла. Ну, в стакан бы поставила, раз охота ритуал соблюсти… Нет. Она возвращалась. Уже под утро донесла, когда ветер немного утих, поставила к памятнику и стояла рядом такая счастливая… Это было незадолго до нашего разрыва. Она сказала так высокопарно, пафосно: «Он безумный лжец, но я все искупила жертвой. Я вернула его героям». Она обожала такие выражения.

– Это о ком?

– Не знаю. Меня так вымотала эта ночь, я так злился… Думаю, это она об отце.

– «Искупила жертвой»? О чем она? «Вернула его героям»? Что это значит?

– Двадцать лет назад, - снова заныл Ливан. - Не помню. Не имею понятия. Так давно… Зачем ворошить, а?

– Когда вы разговаривали с Алисией в последний раз? - спросил Игрис, все еще думая о странных словах двадцатилетней давности.

Ливан вдруг напрягся:

– Я ведь говорю, мы не виделись с тех пор, как я уехал из Крота, почти сразу после разрыва, и больше мы никогда не встречались. У меня семья, дети, хорошая работа, но очень мало свободного времени…

– А по телефону она не звонила?

Ливан хлебнул коньяку. Лицо его чуть покраснело. Сейчас соврет, подумал Игрис.

– Не… то есть… бывало несколько раз. Три или четыре за все это время. Она привозила детей на экскурсию, однажды я им устроил билеты в театр… Но мы не виделись.

– Когда она вам звонила в последний раз? Розовые щеки Ливана сделались пунцовыми.

– Я не помню. Мне пора идти. Уже очень поздно. Если вам понадобится вызвать меня официально - пожалуйста. Только я приду с адвокатом, как это принято у…

– Вам ничего не грозит. Вас никто ни в чем не подозревает. Я только хочу понять, что случилось с Алисией. Скажите мне.

Ливан тяжело задышал. На его лице была написана борьба: сейчас он встанет и уйдет, и тогда, весьма вероятно, ему не миновать повестки, придется платить адвокату и, возможно, отчитываться перед женой. Коготок увяз - всей птичке пропасть…

– Она позвонила мне утром… Около восьми… Несколько дней назад.

– Вас никто ни в чем не обвинит, - все так же мягко повторил Игрис. - Когда конкретно, вы не помните?

– Двадцать девятого августа, - с гримасой боли пробормотал Ливан. - Угораздило же…

Игрис почувствовал, как прилипает к спине рубашка. Захотелось встать, сгрести телевизионщика за ворот, тряхнуть; вместо этого он ласково, как ребенку, улыбнулся:

– Мы говорим без протокола, без свидетелей, без формальностей. Просто помогите мне. О чем она вас просила?

– Почему именно «просила»?

– Она приехала в столицу с утра, одна, вероятно, ей что-то было нужно от вас…

Ливан тупо разглядывал пустую рюмку.

– Заказать еще? - предложил Игрис. - Граммов сто?

– Нет, - Ливан вздохнул. - Она спросила меня, не знаю ли я лично кого-то из наших консультантов в «Коршуне». Это если идет фактический материал об их работе, чтобы не было ошибок и чтобы верно все отображалось…

От волнения Ливан сделался косноязычным.

– И вы…

– Не хотелось ей отказывать. Я дал ей три номера… Двух каких-то ассистентов и, по ошибке, телефон Алистана Каменный Берег. Я просто посмотрел мимо, я был сонный… А когда понял свою ошибку, уже было поздно. Я лег спать. А через два дня позвонила мама…

Молодой человек! - Ливан махнул рукой официанту. - Еще сто пятьдесят того же самого коньяка…

Он перевел дух. Игрис сидел перед ним, боясь шелохнуться.

– Я не обязан был все это рассказывать, - торопливо сказал Ливан. - Меня не вызывали на допрос. Ни о чем не спрашивали. Я понятия не имею, почему он убил Алисию. Я ни в чем не виноват.

– Все, как я и говорил, - скучно покивал шеф. - Дело окончательно переходит «Коршуну». Твоя работа признана неудовлетворительной.

– Кем признана?

– Межведомственной комиссией.