Шавина Виктория - Научи меня летать

- Но…

- Поговорим утром перед церемонией.

Занимался тоскливый и тревожный жёлтый рассвет. Гулко прогрохотала плита у входа, торопливо застучали каблуки по холодному камню пола, к которому жались бледные измученные тени. На втором этаже у лестницы показались ещё помятые со сна пушистые твари. Хин приветственно помахал им рукой, клубки меха пренебрежительно заклекотали и взлетели к потолку.

- Они на тебя обижены, - пояснил паук, выбегая на перила.

Молодой мужчина быстро поднялся к нему.

- Почему? - удивился он.

- Ты нас бросаешь, - трагически заломил десяток лап Синкопа.

- Я - вас? Ничего не путаешь?

- Может быть, и нет, - невнятно пробормотал лятх. - Келеф тебя ждёт в своей комнате. Сказал: входить без стука.

Хин поёжился:

- Он ведь знает, что я не люблю это место.

- Забыл, наверное, - туманно отговорился Синкопа и, не дожидаясь новых вопросов, побежал по стене вниз.

Одезри проводил его взглядом, пока живая и плотная тьма не проглотила маленький торопливый силуэт, затем повернулся и, прислушиваясь к гулкому эху, подошёл ко второй двери. Сил'ан сидел на полу спиной ко входу и смотрел в окно.

- Харнаптов сегодня не будет, - ободрил он. - У меня другой подарок.

Наследник закрыл дверь и подошёл ближе. Сил'ан обернулся.

Ни горящих холодным синим металлом губ, ни прекрасной, но безжизненной белой маски. Живое незнакомое юное лицо смотрело на Хина, и тот наклонился ближе, изучая его черты: длинный любопытный нос с будто заострённым, доброжелательно приподнятым кончиком; мечтательные губы, в уголках которых чудилась улыбка; изгиб бровей, изысканный и тонкий. Яркие, тёплые, чуть взволнованные оранжевые глаза другого чем у людей разреза под синевой ресниц.

Одезри покачал головой, не находя слов. В голове роились десятки мыслей, но ни одна не казалась достойной того, чтобы ради неё разбить доверчивую тишину.

- Не уезжай, - попросил он, наконец. - Пожалуйста, останься.

Келеф иронично улыбнулся. Хин узнал это выражение: в маске - лишь лёгкий прищур глаз, всегда казавшийся холодным и зловещим.

- Где же твоя решительность? - Сил'ан опустил ресницы. - Слышу только растерянность и отчаяние.

- Я скажу…

- Нет, мой герой. Что бы ты ни сказал - нет.

Хин опустился на пол, уставившись в стену перед собой. Келеф отвернулся к окну и заговорил неторопливо:

- Я не Бог, не наставник, не защитник, не уан - меня измотали эти роли. Я - живое существо. Из-за сухости, жары и тревог тускнеет и увядает моя красота, здесь никому не нужная. Хахманух был прав: я тщеславен, мне приятно обладать властью, но куда больше я хочу чувствовать себя желанным, делить наслаждение и больше никогда не оставаться одному. Летням не нужен такой повелитель, и выход прост - маска для лица и маска для духа. Кто знал, что за семнадцать лет они так отяжелеют, что сделаются невыносимыми?

Молодой мужчина потерянно молчал. Сил'ан задумчиво улыбнулся:

- Помнишь, как мы возвращались от реки - первый раз - и что ты сказал мне тогда? Прекрасные слова. Я ведь лежал и представлял, как постепенно исчезну в Лете - может быть, рассыплюсь песком. Ты говорил искренне. И - я изумился себе - мне стало жаль что ты детёныш, а в твоих словах нет умысла. Окажись на твоём месте взрослый человек, я подарил бы ему блаженство. Из благодарности.

Келеф коснулся пальцами ожерелья на шее, и бледное лицо скрылось за белой улыбающейся маской:

- Я должен был рассказать, мой герой. Тайны связывают двоих столь же неумолимо, сколь и клятвы.

Церемония прошла скромно. Единственным гостем издалека был старик Каогре, который сидел молча, погруженный в невесёлые воспоминания, всё время, пока один из его советников бубнил славословия, обращённые к небесам. Некогда грозный правитель поднял голову единственный раз, когда вслед за Келефом, должен был произнести слова отречения, но так и не открыл рта. Их записали на бумаге, старик трясущейся рукой, едва удерживавшей перо, вывел подпись, снял с шеи тяжёлую металлическую печать и бережно, точно мать, оставляющая младенца у чужого порога, положил её на землю. Потом поднялся, опираясь на руку советника, и ушёл. Даже притихшая дочь не осмелилась его удерживать.

Облезлые шкуры закрывали стены, потрёпанные ленты развевались на ветру, придавая пустому двору нелепый, а не праздничный вид. Надани часто и неловко смеялась, пытаясь внести оживление. Воины, пришедшие из деревни, молча жевали недожаренное мясо. Смеркалось. Когда зажглись факелы, люди выстроились в три ряда, уныло прочитали клятву верности. Орур повторил её отдельно, так чтобы слышали все, и низко поклонился новому правителю. Данастос, не обращая ни на что внимания, беседовал с Келефом. Вазузу ненадолго покинула его, остановилась рядом с Хином; улучив момент, украдкой обняла и шепнула так быстро, словно всхлипнула:

- Будь счастлив.

Хин спустился во двор ещё до рассвета, неторопливо поднялся на стену.

- Хм, - приветствовал его сторожевой из гамака, накрытого шкурой.

Молодой уан посмотрел в его сторону.

- Что-то вы ни свет, ни заря, - уклончиво отговорился тот.

Одезри собирался промолчать, вместо этого вдруг признался:

- Тревожно.

- А то, - ничуть не удивился старый стражник. - Одному остаться - это всякому не по шерсти.

Хин вздохнул, облокотился на стену, обжигающе холодную. В зелёном свете зари его лицо казалось серым, постаревшим от ночных кошмаров.

- Кто только тут вот так ни стоял, - негромко заметил сторожевой. - Чего только ни передумали - только камни и помнят.

Уан провёл рукой по глазам, будто пытался стряхнуть липкое наваждение. Летень, кряхтя, повернулся в гамаке, внимательно присмотрелся к сгорбленной фигуре и сиплым голосом сказал:

- Напрасно ждёте.

Одезри обернулся к нему.

- Уехали уже, - пояснил сторожевой.

Хин резко выпрямился:

- Когда?

- Три часа назад. В самое жуткое время.

Молодой мужчина замер неподвижно, потом затряс головой, сорвался с места и бегом бросился вниз по лестнице.

- Эх, - коротко вздохнул стражник, но, вместо того, чтобы закрыть глаза и снова задремать, повернулся на другой бок и уставился в зеленеющую даль.

Эпилог

- Я не понимаю, Хин, - криво улыбаясь, выговаривала Юллея, меряя комнату шагами. - Год назад - я не могла позволить себе платье, как у госпожи Седвес. Семь месяцев назад - мне пришлось делать вид, что я не знаю, как при дворе уванга модны веера. Посмотрите, нет, вы посмотрите в каких обносках вынуждена ходить ваша прекрасная жена! Пять месяцев назад - туфли! Два - я до сих пор ношу те кольца и украшения, которые привезла с собой! И теперь вы снова заявляете мне, что я не могу шить платье у господина Де-Рьи?

Её верхняя губа приподнялась, презрительно и брезгливо. Ребёнок проснулся и заплакал в колыбели за тонкой завесой.