Андрей Ерпылев - Город каменных демонов

Да только проклятому Виллендорфу булыжник не нужен. Ему в человеческий рост глыбищи подавай, а то и в два роста. Болванов, говорят, каменных тешет, а за болванами теми — очередь со всего белого света. Не только из Берлина, Дрездена или Мюнхена приезжают. Из самих Парижа и Лондона! Да что там Лондон! Из-за океана, бают, гонцов шлют. И что за радость в черных статуях? Вон, везде мраморные стоят, так хоть глаз радуют, а тут черные, как негры, которые валом валят из заморских колоний. Скоро уже плюнуть будет некуда из-за черно…

Махнул бы на странноватого заказчика старый торговец, но платит тот не чинясь. Сколько раз уже поднимал цену герр Миерштрасс, а тот даже не спорит. И сыновей поднял на те деньги коммерсант, и дочек за приличных людей выдал, и торговлишку расширил, и дом на Кенигштрассе отгрохал, — чего еще нужно? А деньги все текут и текут сквозь пальцы, словно вода. А откуда их взять? Не за известняк же для отделки фасадов, не за яшму и змеевик — из моды вышли. И тем более не за шведский гранит. Только старый чудак и выручает. Все бы ничего, если бы не проклятые шведы…

— Значит, так, — немного успокоился Виллендорф и даже снизошел до того, чтобы расправить рукой в перчатке уголок воротничка торговца. — Я погорячился, извините… Но тот камень, что вы обманом всучили моему посланцу, прошу забрать, чтобы не загромождал двор. И вернуть те деньги, которые вам уже выплачены. Сто талеров… черт, никак не привыкну, сто марок можете оставить себе в качестве компенсации за мою грубость, но остальные верните.

«Старый скряга, — подумал торгаш, подобострастно улыбаясь при этом. — Про то, что талеры давным-давно марками заменили, помнит, а про то, что талер три марки стоит, забыл…»

— И впредь попрошу возить мне то, что я заказываю. Иначе я легко найду себе другого поставщика.

Угодливо кланяясь, Миерштрасс проводил скульптора до кареты и долго махал ему вслед. А сам при этом злорадно думал:

«Болт тебе бронзовый такелажный в одно место, а не брантеклевский гранит. Все, кончился камень. И хоть кого ты найми его тебе возить — из щебенки монолит не вылепишь!..»

Но тут его мысли приняли совсем иное направление:

«А если шведы меня надули? Прознали стороной, что гроши я им плачу, а сам тридесять получаю… Подсунули барахло, а старика известили. Так, мол, и так, дурит вас, милостивый государь, пройдоха Миерштрасс… А сами другого нашли, кто каменюки привезет. Да без посредников…»

— Дедушка! — услышал он сквозь думы голос старшего внука Ганса. — А кому это ты машешь? Улица-то пустая…

— Пошел в дом, постреленок! — Той же рукой, что и махал, задумавшись, коммерсант отвесил кровинушке звучный подзатыльник. — Лучше бы матери помог…

Виллендорф тронул резцом щеку незаконченной статуи, провел темным от черной каменной пыли пальцем по неровному сколу и швырнул молоток прочь.

«Нет, это не тот камень! Черт меня побери — не тот! Похож, совсем такой же и на вид, и на скол, и на твердость, но не тот!..»

Он рухнул в кресло и смахнул рукой со стола на пол кипу бумаг. Просто так, чтобы излить накопившуюся злость. Будь это тот, знакомый камень, под резцом уже давно проступили бы очертания юной девушки, а тут все еще статуя походит не на произведение искусства, а на каменного истукана. Работу неграмотных дикарей!

Злость все не проходила. Необходимо было забыться.

Кляня на чем свет стоит жулика-торговца, его непомерную жадность, а заодно и липовый камень вместе с его родиной Швецией, старый мастер рывком выдвинул ящик стола и извлек маленькую коробочку.

В последнее время он из всех сильнодействующих средств предпочитал опиум.

Нет, поначалу он боялся, как и любой здравомыслящий человек, что проклятое зелье затянет его, станет частью души, необходимым ежедневным ритуалом. Но Искуситель был прав: его, несмотря на старость, не брало ничего — ни крепкие напитки, ни любвеобильные дамы, ни утомительные поездки. Даже стариковские хвори обходили девяностолетнего Виллендорфа стороной. Не стал исключением и наркотик.

Пару минут спустя скульптор, даже не сняв пропыленного рабочего костюма и не вымыв рук, возлежал на мягкой кушетке, специально для таких вот случаев стоящей в углу, и изредка прикладывался к курящемуся ядовитым дымком мундштуку. Вскоре полутемная мастерская заволоклась туманом, все предметы расплылись, а незаконченная статуя, наоборот, проявилась из мглы со всей резкостью.

Только это уже была не статуя…

— Все куришь, мастер, — ядовито улыбнулся ОН, приближаясь к ложу. — Это ведь очень вредно, забыл?..

— Ты же избавил меня от вреда всех излишеств, — улыбнулся в ответ Юрген, чувствуя, как с каждой затяжкой в жилы вливается молодость и сила. — Или пришел взять свои слова обратно?

— Что ты, что ты! — выставил вперед ладони Искуситель. — Трави себя сколько влезет! Но ты ведь хотел меня зачем-то видеть, — добавил он сварливо после некоторого молчания. — Это тебе настолько нечем заняться, что ты решил задурманить себе мозги, а у меня нет ни минутки свободного времени. Говори скорее, не задерживай меня!

Виллендорф улыбнулся.

— Не говори ерунды, черт. Ты сам повелеваешь временем, и оно для тебя не указ. Это ведь ты придумал часы, чтобы искушать людей, а теперь ссылаешься на отсутствие времени.

— Подловил… — рассмеялся Нечистый. — В чем-чем, а в логике тебе не откажешь. Жду не дождусь, когда заполучу тебя к себе.

— Не дождешься.

— Ну, это посмотрим… Итак, в чем загвоздка?

Ваятель помолчал, собираясь с мыслями, ставшими вдруг легкими и прозрачными, как у юной девушки.

— Ты не выполняешь договора, — сообщил он участливо слушающему собеседнику, напоминающему теперь доктора у постели больного.

— В чем же это заключается?

— Я не могу работать.

— Почему? Затупились инструменты? Пропало вдохновение?

— Нет, все это в порядке. Нет нужного материала.

— Зачем же дело встало? Пошли кого-нибудь, пусть купят. Каррарский мрамор, например. Великолепная вещь. Сам великий Микеланджело не чурался… Или у тебя закончились деньги? Могу ссудить.

— Ты сошел с ума? Ты же знаешь, что я работаю только с черным гранитом.

— И во всем мире гранит закончился? Да ты чудовищно плодовит, Мастер!

— Да, закончился. Но не во всем мире, а в твоем чертовом Бранте Клеве. Не далее чем вчера проклятый торговец камнем из Кенигсберга, черт его побери, пытался всучить мне другой камень.

— Не передергивай, — покачал головой Враг Рода Человеческого. — Я тут ни при чем. Твердь земную, а заодно и камни, творил не я, а он, — когтистый палец указал в потолок. — Не желаешь обратиться к нему?

— Я желаю, чтобы ты обеспечил меня материалом.