Андрей Ерпылев - Город каменных демонов

— Но должно же быть этому какое-то разумное объяснение? Оживающие статуи… Да это сюжет бульварного романа!

— Хорошо, — решился Евгений и вынул из шкафа нечто, скрытое под свободно спадающим куском ткани. — Смотрите!

«Покрывало» слетело прочь, и перед Верой предстало изваяние какого-то крылатого уродца со скрюченными когтистыми конечностями, опирающегося на кольчатый крысиный хвост. Морда страшилища была обезображена большой выбоиной, но и та часть, что осталась, никак не позволяла признать его писаным красавцем.

— Что это? — девушка с опаской коснулась широко раскинутых перепончатых крыльев, провела пальцем по мускулистому плечу твари… — Похоже на…

— Да, это копия одной из горгулий, изваянной Юргеном фон Виллендорфом, — кивнул искусствовед. — Той самой, что пребывала в нише дома рядом с местом… Ну, там, где… — он окончательно смешался.

— В том самом закутке, в который затолкали убитого кавказца? — пришла ему на выручку Вера. Поведение Жени ей явно импонировало — он совсем не был похож на тех нагловатых москвичей, с которыми она привыкла общаться, вернее, отшивать их, горячо желавших пообщаться. — Но ведь там сейчас ничего нет.

Недаром, видимо, журналистов называют акулами пера — позже, придя в себя, она побывала на месте преступления и все тщательно осмотрела. Конечно, кроме печальных останков «таксистов», которые к тому времени увезли.

— Сейчас нет… — развел руками собеседник. — Но была.

— А где вы взяли это? — спохватилась девушка. — Неужели…

— Да нет, — поспешил разуверить ее Князев. — Это реконструкция по оставшимся фото и аналогичным статуэткам в других местах. Виллендорф частенько повторялся… А возможно, просто искал совершенство. Камень же не глина — вариант не сомнешь и не начнешь сначала, а бросать незавершенные работы он, судя по всему, не любил… Это гипс, раскрашенный под камень, — почему-то смутился он еще больше. — Акварельными красками…

— Нет, я понимаю… Я не сомневалась, что она не настоящая… То есть… — Вера запуталась и сменила тему: — Неужели вы сами ее сделали?

— А что тут такого? Я поступал в ЛХИ, [28] ЛХИ — Ленинградский художественный институт имени И.Е.Репина, ныне — Художественная академия. ЛГИК — Ленинградский государственный институт культуры. но не прошел по конкурсу… Но это долгая история… А в армии как-то охладел к живописи и поступил в ЛГИК.

— Вы и в армии служили?

— Конечно, — еще одно пожатие плечами. — В мотострелковых войсках.

Новый знакомый определенно набирал очки в Вериных глазах… На фоне столичных знакомцев, «откосивших» от «почетной обязанности» всеми правдами и неправдами, в основном благодаря толстым кошелькам «предков» и их широким связям, и теперь считавших это все равно что подвигом, Евгений смотрелся кем-то вроде Рэмбо и Штирлица в одном флаконе. Почти как сам Маркелов…

— А это что у него? — поспешила она развеять легкий флер очарования, пока тот, как уже бывало не раз, не превратился в опиум, навсегда отравляющий душу и сердце, и ткнула пальцем в уродливую яму вместо части горгульевской (или горгульевой?) морды.

— О-о! Это самое интересное!.. Где же он?..

Женя охлопал себя по всем карманам и наконец отомкнул один из ящиков стола ключом — солидных размеров, темный от времени, тот сам по себе являлся антиквариатом.

— Ну вот! Опять! — воскликнул Князев, заглядывая в добротную емкость, сработанную немецкими столярами, еще менее склонными к манкированию своими обязанностями, чем французские сапожники. — Взгляните!..

Вера, опасливо вытянув шею, осторожно заглянула за его плечо и увидела нечто серое, мирно возлежащее на ворохе стружек. Стенки ящика оказались настолько изгрызенными, как будто над ними поработало целое семейство мышей или один небольшой бобер.

Девушка почему-то вспомнила, как в «глубоком детстве» один мальчик, в которого она была тайно влюблена, подарил ей большой коробок из-под каких-то импортных спичек (для разжигания каминов, что ли) с заточённым в нем крупным жуком-носорогом. Жук наотрез отказывался от всех видов пищи, даже самой лакомой на взгляд маленькой Веры, зато, не жалея лап, с неутомимостью графа Монте-Кристо днями и ночами скребся изнутри в плотный заморский картон, мало-помалу превращая тот в тонкую стружку… Помнится, «объект воздыханий» неосторожно посоветовал заколоть строптивца булавкой, за что тут же приобрел статус главного врага, в котором и пребывал до самого выпускного класса. А жук сразу же был выпущен на свободу и степенно удалился куда-то, ковыляя на четырех уцелевших лапах из шести…

— Даже не знаю, как буду перед Татьяной Михайловной оправдываться, — посетовал Евгений, осторожно выуживая из разгрызенного ящика… серо-черный, блестящий на изломе камень с острыми краями, немного смахивающий на рубило доисторического человека. — Узнаете?

— Н-н-нет…

— А так? — приложенный к голове статуи, осколок точно вошел в выбоину, почти слившись по цвету с остальной поверхностью.

На Веру злобно смотрела оскаленная мордочка настоящего демона из ночных кошмаров…

— И все равно в это невозможно поверить…

— Хорошо, — с некоторым раздражением заявил Евгений. — Приходите ко мне после двенадцати и сами услышите, как он скребется в ящике! Да мне уши приходится ватой затыкать, чтобы уснуть… Приходите, приходите!..

Он осекся, поняв всю двусмысленность своего предложения, и замолчал, не глядя на девушку и рисуя подушечкой пальца по столу какие-то замысловатые узоры.

— Я верю, верю… — мягко положила ему на сгиб локтя свою ладошку Вера. — Стараюсь поверить… Неужели все это сотворил этот самый Виллендорф? Как ему это удалось?

— Потому что он был Гений, — поднял на девушку серые глаза Женя. — Он был настоящим гением ваяния, непревзойденным ни до, ни после. Микеланджело по сравнению с ним — сосунок, жалкий ремесленник! Уж поверьте мне на слово.

— Почему же тогда о нем никому, кроме профессионалов, не известно?

— Не знаю… А почему вы так уверенно говорите? Вы что-то слышали о фон Виллендорфе?

— Так, кое-что…

— А к примеру?

— А к примеру, — терпеливо продолжила журналистка, — то, что в музеях мира нет его работ. Почти нет. Так — одна-две. Хотя еще совсем недавно было больше.

— То есть как?

— В конце прошлого — начале нынешнего года украдено две скульптуры фон Виллендорфа. Одна — статуя богини Правосудия похищена из частного музея в Люцерне, Швейцария, вторая — неизвестно что изображающая — из коллекции миллионера Джона Равковича в Чикаго. Это я узнала из Интернета.

— А почему об этом не стало широко известно?

— Не знаю… — Теперь черед пожимать плечами пришел девушке. — Вероятно, потому что он мало известен широкой публике. Разве будут средства массовой информации тиражировать сообщение о краже картины какого-нибудь Сидорова из урюпинского музея?